|
|
1-2
— О русском языке Пушкин говорит в строфах XXVI — XXIX главы 3-й «Евгения Онегина» — по поводу письма Татьяны, которая
... по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала
И выражалася с трудом
На языке своем родном, —
И так — писала по-французски...
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изъяснялася по-русски,
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык.
......................
Как уст румяных без улыбки, —
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
......................
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
Попрежнему сердечный трепет
Произведут в душе моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы будут милы.
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи...
— Статья Пушкина — «О Г-же Стааль и о Г.А. М-ве», с пометою под нею даты: «9 июня 1825» и подписью — псевдонимом: «Ст. Ар.» (т.-е. Старый Арзамасец) помещена в «Московском Телеграфе» 1825 г., ч. IV, № 12 (июнь), стр. 255—259, непосредственно за статьею Вяземского о Разборе Давыдова. См. еще в письме №180 и стр. 515. Защищая книгу Сталь от резкой критики А.А. Муханова (о нем см. выше, стр. 403), упрекавшего г-жу Сталь в «ветренном легкомыслии и отсутствии наблюдательности» и выражавшегося, что он «был поражен самим рассказом, во всем подобном пошлому пустомельству тех щепетильных Французиков, которые, немного времени тому назад, являясь с скудным запасом сведений и богатыми надеждами в Россию, так радостно принимались щедрыми и подчас неуместно добродушными нашими соотечественниками (только по образу мыслей не нашими современниками)», — Пушкин писал в своей заметке: «Что за слог и что за тон! Какое сношение имеют две страницы Записок с Дельфиною, Кориною, Взглядом на Французскую революцию и проч., и что есть общего между щепетильными (?) Французиками и дочерью Неккера, гонимою Наполеоном и покровительствуемою великодушием Русского Императора?» — Пушкин был потому особенно заинтересован своим псевдонимом, что как раз в то время, что он писал свою статью (в начале июня), его друзья хлопотали о нем и сам он надеялся получить если не прощение, то разрешение на поездку за-границу. В связи с этим он и припомнил о «царской милости», только что им полученной (ср. выше, в письме № 152). Следует сказать, что Вяземский, получив письмо Пушкина, не понял иронии его слов и писал своей жене 1 августа из Ревеля: «Я получил письмо от ссылочного Пушкина; он, кажется, довольно доволен позволением ехать в Псков и имеет уже там на примете оператора. Он думал», прибавляет Вяземский, имея в виду конец письма Пушкина: «что ты со мною, и тебе кланяется: «поклон княгине-лебедушке от арзамасского гуся» («Остаф. Архив», т. V, вып. 1, стр. 80). Самому поэту он также писал по этому поводу 4 августа: «Я рад, что ты едешь в Псков, во-первых, для здоровья, а во-вторых, и для будущего. Только ты, сделай милость, не ступи этого первого шага левшею, как Людовик 18-й, выходя из корабля в Кале; так что говорили, que c’?toit la premi?re gaucherie de la Restauration. Пусть будет этот первый шаг правый, твердый и прочный. Ты довольно вилял, но как ни виляй,
Все придешь к тому же горю,
Что велит нам умереть!
«Право, образумься, и вспомни собаку Хемницера, которую каждый раз короче привязывали; есть еще и такая привязь, что разом угомонит дыхание; у султанов она называется почетным снурком, а у нас этот пояс называется Уральским хребтом. Надеюсь, а пуще желаю, чтобы Псков принес тебе пользу» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 251—252).
— Романтическая трагедия — «Борис Годунов»; ниже Пушкин сообщает полное заглавие своего нового произведения, над которым он тогда трудился и которое закончил к началу октября. Черновик заглавия см. в издании Пушкинского Дома: «Неизданный Пушкин. Собрание А.Ф. Онегина», С.-Пб. 1922, стр. 37—39.
— Стихотворение: «А. Шенье в темнице», посвященное Н.Н. Раевскому, написано было в начале 1825 года. Оно предназначено было для собрания Стихотворений Пушкина, где и появилось, но с измененным заглавием («Андрей Шенье») и с пропуском стихов 21—64 и 150: и то, и другое было сделано, очевидно, цензором Бирюковым, рассматривавшим рукопись Стихотворений. Стихотворение это, как известно, послужило поводом для возникновения «дела» по обвинению нескольких лиц в политическом преступлении; к делу этому был привлечен и Пушкин (1827); см. ниже, в письмах 1827 г., и статью П.Е. Щеголева: «Пушкин в политическом процессе 1826—1828 г.г. — «Пушкин и его соврем.», вып. XI, стр. 1—51. Отвечая на вопрос Пушкина, кн. Вяземский писал ему 4 августа: «Твоего Шенье в темнице не знаю, но благодарю уже за одно заглавие. Предмет прекрасный! Шенье в своей школе единственный поэт Французский: он показал, что есть музыка, т.-е. разнообразие тонов в языке Французском. Спасибо и за трагедию, о которой мне Жуковский уже говорил, тут есть ночь знаменитая! Вперед!» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 253). Шенье был казнен вместе с другим поэтом — Руше, предсмертное стихотворение которого перевел Жуковский: «Руше к своей жене и детям из тюрьмы» (напечатано в «Вестнике Европы» 1807 г., № 12, стр. 278).
— Княгиня-лебедушка — жена Вяземского, Вера Федоровна. На вопрос Пушкина Вяземский отвечал ему 4 августа: «Жены со мною нет. Она в Остафьеве, где и я буду в начале Сентября. Авось там примусь баять о Байроне. Между тем все эта мысль гнездится у меня в голове и собираю себе всевозможные материалы» (там же).
— Лето 7333— по счислению от сотворения мира, — как считали у нас до первых годов XVIII столетия, когда перешли на счисление от Рождества Христова; 7333 = 1825 году (7333—5508).
— Городище Воронич — бывшее большое поселение между Тригорским и Михайловским, в версте от него, ко временам Пушкина уже почти исчезнувшее.
— Письмо было переслано через Карамзина, жившего в Царском-Селе, так как Пушкин знал (см. в начале письма), что Вяземский был у историографа, но не был уверен, что он уже уехал в Ревель.
1-2
|