1-2

14-го іюля [1824 г. Одесса].

Вы ужъ узнали, думаю, о просьб? моей въ отставку; съ нетерп?ньемъ ожидаю р?шенія своей участи и съ надеждой поглядываю на вашъ с?веръ. Не странно-ли что я поладилъ съ Инзовымъ, а не могъ ужиться съ Воронцовымъ; д?ло въ томъ что онъ началъ вдругъ обходиться со мною съ непристойнымъ неуваженіемъ, я могъ дождаться большихъ неприятностей и своей просьбой предупредилъ его желанія. Воронцовъ — Вандалъ, придворный хамъ и м?лкій эгоистъ. Онъ вид?лъ во мн? коллежскаго секретаря, а я, признаюсь, думаю о себ? что то другое. Старичокъ Инзовъ сажалъ меня подъ арестъ всякой разъ какъ мн? случалось побить Молдавскаго Боярина. Правда — но за то добрый мистикъ въ то-же время приходилъ меня нав?щать и беседовать со мной объ Гишпанской революціи. Не знаю Воронцовъ посадилъ-ли бы меня подъ Арестъ, но ужъ в?рно не пришелъ бы ко мн? толковать о Конституціи Кортесовъ. Удаляюсь отъ зла и сотворю благо: брошу службу, займусь рифмой. Зная старую вашу привязанность къ шалостямъ окаянной музы, я было хот?лъ прислать вамъ несколько строфъ моего Он?гина, да л?нь. Не знаю пустятъ-ли этаго б?днаго Он?гина въ небесное царствіе печати; на всякой случай попробую. Последняя перем?на министерства обрадовала бы меня въ полн?, еслибы вы остались на прежнемъ своемъ м?ст?. Это истинная потеря для насъ, писателей. Удаленіе Голицына едва-ли можетъ оную вознаградить. Простите милый и почтенный! Это письмо будетъ вамъ доставлено Кн. Волконской, которую вы такъ любите и которая такъ любезна. Если вы давно не видались съ ея дочерью то вы изумитесь правот? и в?рности прелестной ея головы. Обнимаю вс?хъ, то есть весьма немногихъ — цалую руку К.А. Карамзиной и Княгин? Голицыной constitutionnelle ou Anti-constitutionnelle mais toujours adorable comme la libert?.

А. П.

14 juillet. На обороте: A Monsieur Monsieur Tourguenief a St.-Petersbourg.

¹ А.И. Тургеневу (стр. 88). Впервые напечатано в «Вестнике Европы» 1880 г., № 12, стр. 820—821, И.С. Тургеневым, вместе с письмом Пушкина к С.И. Тургеневу (см. выше, № 27) и письмом отца поэта, С.Л. Пушкина, к А.И. Тургеневу, при таком объяснительном сообщении великого писателя, пламенного почитателя поэта: «Эти документы находились в архиве покойного Николая Ивановича Тургенева и с обязательной готовностью сообщены мне его семейством. Считаю излишним распространяться об их важности, особенно в нынешнее время, когда общественное внимание с новой силой обращено на все, касающее до Пушкина. Письмо Сергея Львовича (отца Александра Сергеевича) — знаменательно тем, что свидетельствует о деятельном участии Александра Ивановича Тургенева в судьбах нашего великого поэта, о том участии, которым по праву гордится все семейство Тургеневых. Одно из писем поэта, написанное в Кишиневе, вскоре после его ссылки, адрессовано Александру Ивановичу; другое из Одессы — младшему из братьев Тургеневых, Сергею Ивановичу, только что возвратившемуся из Константинополя, где он состоял секретарем при посольстве; оба письма бросают яркий свет и на тогдашнее положение поэта, и на строй его мыслей и убеждений. Ив. Тургенев». — В письме же С.Л. Пушкина говорилось: «Я бы желал, чтоб в заключении биографических записок о покойном Александре сказано было то, что сохранится в сердце и памяти моей до последней минуты моей жизни. Александр Иванович Тургенев был главным, единственным орудием помещения его в Сарско-Сельской импер. Лицей и ровно через 25 лет он же проводил тело его на вечное, последнее жилище. Вот, почтеннейший и любезный Александр Иванович, записка, которую я просил бы вас передать кн. П.А. Вяземскому, как одному из издателей собрания сочинениев Александра. — Да узнает Россия, что вам она обязана любимым ею поэтом; а я, как отец, поставляю за утешительную обязанность изъявить вам все, чем исполнено мое сердце. Неблагодарность никогда не была моим пороком. Простите, будьте везде счастливы, как будете везде любимы. — Не знаю, увижу ли вас, но покуда жив, буду любить и вспоминать о вас с благодарностию. — Искренно почитающий вас Сергей Пушкин. — Июня 4-го 1837. Москва».

— Подлинник письма Пушкина (на бумаге вод. зн. Bondon 1821) — в Библиотеке Академии Наук, в архиве Тургеневых («Пушк. и его совр.» вып. II, стр. 8).

— Решение участи Пушкина последовало уже 8 июля, по докладу гр. К.В. Нессельроде Александру I; однако, поэт не знал еще, что исключение его из службы уже состоялось и что уже 11 июля Нессельроде писал гр. М.С. Воронцову, что, вследствие его ходатайств, им сделано распоряжение о высылке Пушкина из Одессы во Псков; 12 июля Нессельроде дал знать генерал-губернатору Псковской и Прибалтийских губерний маркизу Ф.О. Паулуччи, что он должен принять надлежащие меры строгости по отношению к поэту, которого-де не удалось «привести на стезю добра и успокоить избыток воображения, к несчастью, не всецело посвященного развитию русской литературы — природному призванию г. Пушкина, которому он уже следовал с величайшим успехом» («Пушк. и его совр.», вып. XVI, стр. 67, и «Русск. Стар.» 1908, № 10, стр. 109—111). Тургеневу об этом было уже известно, так как еще 1 июля он писал кн. Вяземскому: «Гр. Воронцов прислал представление об увольнении Пушкина» (и т. д., — см. выше, стр. 333). — 7 июля кн. В. Ф. Вяземская писала своему мужу, давая отвыв о Пушкине: «Мы с ним в прекрасных отношениях; он забавен до невозможности. Я браню его, как будто бы он был моим сыном. Знаешь ли ты, что он подал прошение об отставке?» («Остаф. Арх.», т. V, вып. 2, стр. 119), а 11 числа сообщала, что «дает читать письма князя Пушкину», который всегда смеется, как сумасшедший», и прибавляет, что «начинает его любить любовью дружбы», что накануне провела с Пушкиным около часа на берегу моря под сильным дождем, чтобы поглядеть на корабль, разбитый бурей»,и что поэт «сидит без гроша» (стр. 121, 122, 123); на другой день после письма Пушкина к Тургеневу, 15 июля, княгиня писала мужу: «Пушкин скучает гораздо больше, чем я, ибо три дамы, в которых он был влюблен, недавно уехали. Что? ты скажешь? Это в твоем вкусе. К счастию, одна из них на днях возвращается, и я ему предсказываю, что вы с ним часто будете соперниками» (стр. 125); 18 июля княгиня еще ничего не знала о грозившей Пушкину высылке (стр. 127—128), как и 19, когда весело сообщала своему мужу: «Пушкин так настоятельно просит меня доставить ему наслаждение читать твои письма, что, несмотря на твое сквернословие, я даю их ему, но под условием, чтобы он читал их про себя, но когда он хохочет, я смеюсь до слез вместе с ним. Ты найдешь, что я сделалась бесстыдницей», — а далее спрашивала, почему князь так мрачно смотрит на дело Пушкина, о котором они ничего не знают в виду отсутствия Воронцова, уехавшего незадолго перед тем в Крым. Вяземской представлялось, что Пушкин виноват только в ребячестве, да в том, что вознегодовал на свою посылку «на саранчу» (стр. 130—131). Между тем, в Петербурге разнесся слух о смерти Пушкина: так, 15 июля К.Я. Булгаков писал брату в Москву, что у Д.В. Дашкова «кто-то сказывал новость, которой я, однако, не верю, ибо, конечно, из Одессы мне кто-нибудь бы написал. Сказавший слышал, — от кого, не знаю, — что молодой поэт Пушкин застрелился. Вернее то, что он отставлен. Не ужился с Воронцовым, — этого я понять не могу» («Русск. Арх.» 1903 г., кн. II, стр. 64). В ответ на это А.Я. Булгаков 21 июля отвечал брату из Москвы: «Вяземский не думает, чтобы известие о смерти Пушкина поэта было справедливо, да и ты сам того же мнения, он имеет свежее письмо от жены. Она ему не пишет ничего, а только говорит о ссоре Пушкина с Воронцовым и обвиняет забубенную молодую голову стихотворческую. И подлинно, чего ожидать от того, кто не умел ужиться с таким начальником, как Воронцов? Он, кажется, писал вздоры на его счет в Петербург, а Воронцов за это платил ему ласкою и добром; дал ему комиссию какую-то по саранче, а он, чем повиноваться, подал в отставку» («Русск. Арх.» 1901, кн. II, стр. 71). «Я не верил с самого начала самоубийству Пушкина», — отвечал К.Я. Булгаков 25 июля: «Он, может быть, душу свою погубит, а тело — никогда. Я слышал, что он исключен из списков служащих и велено жить в деревне у отца. Вот и таланты без поведения плохое дело. Я думаю, ему лет 25, а карьеру свою кончил не весьма лестным образом. Подлинно, кто с Воронцовым не ужился, тот вряд с кем уживется. Тургенев был у меня, тебе кланяется и говорит, что Пушкин не исключен, а просто отставлен и велено жить у отца в деревне» («Русск. Арх.» 1903 г., кн. II, стр. 65—66). А.Я. Булгаков в свою очередь отзывался 31 июля: «О Пушкине, несмотря на прекрасные его стихотворения, никто не пожалеет. Кажется, Воронцов и добр, и снисходителен, а и с ним не ужился этот повеса. Будет, живучи в деревне, вспоминать Одессу, да нельзя уже будет пособить. Василий Львович pr?tend que cela tuera le p?re» («Русск. Арх.» 1901 г., кн. II, стр. 74). Ср. ниже, стр. 344.

— Вандал (по имени дикого германского племени, опустошившего Европу в V веке) — человек, презирающий науки и искусства и не уважающий их произведений. Мнение Пушкина о Воронцове объясняется, конечно, его раздражением на своего начальника, так как Воронцов, при обычных качествах придворного человека, отличался своим образованием и был несомненно просвещенным администратором. Ср. отзыв о нем гр. Л.Н. Толстого в «Хаджи-Мурате» и в черновиках к нему.

1-2