1-2-3

— О стихах кн. П.И. Шаликова «К А.С. Пушкину. (На его отречение петь женщин)», помещенных в «Дамском Журнале» 1825 г., № 8, стр. 68—69, и написанных по поводу упоминания о Шаликове в «Разговоре книгопродавца с поэтом» при 1-й главе «Онегина» — см. выше, в объяснениях к письму № 123, стр. 404—405.

— Французская фраза означает: «и я смело восстановил Шаликова».

— Вяземский отличался любовью к игре словами и к каламбурам, которые постоянно встречаются и в его письмах и в других писаниях. Какие каламбуры нравились Тригорским барышням, — не знаем, так как писем Вяземского к Пушкину от этого времени, т.-е. от весны 1825 г., не сохранилось.

За Casimir — т.-е. за стихотворения известного французского поэта и драматурга Казимира Делавиня (Delavigne), которого Пушкин ставил не очень высоко; он был, главным образом, хороший стилист и вообще отличался более внешними достоинствами своих произведений, из коих многие представляли собою поэтическую декламацию на политические темы; по словам одного историка литературы, К. Делавинь «выбрал своей задачей перенесть в романтический революционный период «умеренный» классицизм». Casimir по-французски значит «казимировая материя», «кашемир», — почему Пушкин и предлагал «выкроить» каламбур из имени французского поэта. Только что упомянутый С. А. Неелов по поводу имени сестры известной пианистки Шимановской, которую также звали Casimire, не совсем прилично острил на ту же тему, что и Пушкин, говоря, что «этот Казимир годится для штанов» (письмо кн. П.А. Вяземского к А.И. Тургеневу от 13 декабря 1825 г.) — С Вольтером Пушкин сравнивал Делавиня и в ранних письмах своих к кн. Вяземскому — от 4 ноября 1823 г. (черновик к № 63, стр. 59) и 5 июля 1824 г. (№ 90, стр. 87).

— Пророчество Пушкина о том, что «первый Гений в Отечестве Расина и Буало ударится в такую бешеную свободу, в такой литературный карбонаризм, что твои немцы», — см. выше в письме к кн. П.А. Вяземскому от 5 июля 1824 г., из Одессы (№ 90). Пророчество это сбылось, как известно, на Викторе Гюго, ставшем во главе французских поэтов-романтиков.

— Пушкин был неудовлетворен суждениями о романтизме и другого своего друга: «Сколько я ни читал о Романтизме, все не то; даже Кюхельбекер врет». — писал он А.А. Бестужеву 30 ноября 1825 г. (ниже, стр. 169, письмо № 187); уже в 1833 г. он также писал, что «наши критики не согласились еще в ясном различии между родами классическим и романтическим» (см. «О русской литературе с очерком французской»).

— Пушкин писал Булгарину, вероятно, ответ на его письмо от 25 апреля (см. Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 208). Ответ Пушкина до нас не сохранился.

— Полевой — Николай Алексеевич (род. 1796, ум. 1846), издатель и редактор журнала «Московский Телеграф», тогда деятельно поддерживавшегося кн. Вяземским. Пушкин, действительно, поместил у Полевого несколько своих мелких произведений в 1825 и в 1826 г.г. Ср. выше, стр. 129, в письме № 140, и ниже, его письмо к Полевому № 165— Полевой, его журнал и сотрудники последнего были проповедниками романтизма, столь дорогого Пушкину, — вот почему он с особенною страстностью отнесся к промашкам журнала по этому вопросу, обнаружившимся, напр., в критической статье (она подписана буквою А.) о «Полярной Звезде на 1825 год» (№ 8, 20 апреля, стр. 320—336), где автор писал: «Кажется, что классицизму и романтизму суждено разделить Европу: Латинской Европе суждено первое, Германской и Славянской — второе. У Итальянцев (несмотря на Данта — единственное исключение из общего) — едва ли овладеть романтизму Литературою; но Англичан, Германцев и нас романтизм выкликает на путь истинный» и т. д. (стр. 323); или в «Разговоре двух приятелей» («Прибавление к Московскому Телеграфу» от 6 марта 1825 г., № 5), где автор (скрывшийся под буквою X.) на слова Ветрова: «Да что? за радость со всеми ссориться? Le monde par vos soins ne se changera pas. Издатель или Г-н Z. Z. наживут врагов, а цели своей не достигнут — никого не исправят!», возражает: «Я с этим не могу согласиться. Внимательно глядя на историю просвещения, ты легко заметишь, что Дон Кихот нанес решительный удар странствовавшим Рыцарям, что Мольер вывел из моды Les precieuses ridicules, Свифт образумил многих Лиллипутов» и т. д. (стр. 75). Деятельность самого кн. Вяземского в его борьбе за романтическую школу рассмотрена в книге Н.К. Козмина: «Очерки из истории русского романтизма. Н. А. Полевой, как выразитель литературных направлений современной ему эпохи», С.-Пб. 1903, стр. 365—372; суждения Полевого по тому же вопросу изложены там же на стр. 380—440.

— Данте Алигиери (род. 1265, ум. 1321) — величайший итальянский поэт, автор «Божественной Комедии».

— Об Ариосто, оказавшем большое влияние на Пушкина в пору создания «Руслана и Людмилы», см. выше, стр. 244.

— «Buovo d’Antona» — итальянская сказка, из которой вышла русская» сказка о Бове-Королевиче. В черновых тетрадях Пушкина начала 1820-х г.г. есть выписка его из IV тома «Histoire litteraire d’Italie», par P. L. Ginguene (9 vol., P. 1811—1819): «Le plus ancien des poemes romantiques est: «Buovo d’Antona, nel quai si traita delle gran battaglie e fatti che lui fece, con la sua morte, etc. in ottava rima, 1489, Venezia», и пр... Le reste comme dans le conte russe»... и далее: «Bovet aїeul de Бова, — c’est probable» (см. Соч. ред. Морозова, т. VIII, стр. 446; ср. «Русск. Стар.» 1884 г., т. 42, стр. 335). О юношеской пьесе Пушкина «Бова» (1815) см. Соч., ред. Венгерова, т. 1, стр. 202—206.

— «Orlando innamorato» («Влюбленный Роланд») — поэма итальянского поэта Маттео Боярдо (род. 1430, ум. 1494). В этой поэме, по выражению Л.И. Поливанова, «романтический идеал рыцарства выведен из области насмешки в сферу серьезного вдохновения, почему его поэма и представляет важное исключение из обычного тона итальянских эпопей его времени. Эпизод его поэмы о любви Руджьеро и Брадаманты взят предметом поэмы Ариосто: «Неистовый Роланд» (Соч. Пушкина, т. V, стр. 539).

— Фуше — автор Записок, присылки которых так долго добивался Пушкин (см. выше, письма № 122, 127, 141 и стр. 399—400).

— А.И. Тургенев, в письме к Вяземскому от 2 мая советовавший последнему «перестать переписываться с Пушкиным» (см. выше, стр. 434), 4 мая сообщал своему приятелю: «Пушкин написал вторую часть «Онегина», которую сегодня буду слушать [конечно, в чтении Льва Пушкина]. Гнев мой на него смягчился, ибо я узнал, что стихи, за кои я на него сердился [на Карамзина — см. «Ост. Арх.» т. III, стр. 117], написаны за пять или шесть лет перед сим, если не позднее. Пришлю его сравнение в стихах Байрона с графом Хвостовым [«Ода E.С. Гр. Д.И. Хвостову» — ср. выше, стр. 435]. Прелесть! («Остаф. Арх.», т. III, стр. 121); 6 мая он писал: «Пушкину [Льву] о стихах [А. Пушкина], тебе принадлежащих, говорил. Он все тебя сюда дожидался; я сказал, чтобы непременно прислал к тебе. Но кто принудит эту невзнузданную молодежь!» (там же, стр. 123; ср. выше, в письмах № 134, 135, 138, 140, 142, 143 и объяснения, стр. 420 и др.), а 8 мая дополнительно сообщал: «Вторую часть «Онегина» хотел Дельвиг и Лев Пушкин послать к тебе с братом. Не знаю, успеют ли? Лучше первой. Тут же получишь и оду на графа Хвостова и Байрона с примечаниями» (там же); наконец, 13 мая он опять говорил о том же: «Потешить ли тебя двумя строфами из второй части «Онегина»? Но вся песнь тебе принадлежит, а добиться не мог. Если же получил, то пришли сюда: у меня нет. И ода графу Хвостову + Байрон для тебя же им списаны» (там же, стр. 125). — Через два месяца. 8 июля, Тургенев с братом Сергеем выехал за границу, для свидания с Н.И. Тургеневым.

1-2-3