31-го октября [1824 г. Тригорское].

Милый, приб?гаю къ теб?. Посуди о моемъ положеніи. При?хавъ сюда былъ я вс?ми встр?ченъ какъ не льзя лучше, но скоро все перем?нилось: Отецъ, испуганный моей ссылкою, безпрестанно твердилъ что и его ожидаетъ та-же участь; Пещуровъ, назначенный за мною смотр?ть им?лъ безтыдство предложить отцу моему должность разпечатывать мою переписку, короче быть моимъ шпіономъ; вспыльчивость и раздражительная чувствительность Отца не позволяли мн? съ нимъ объясниться; я р?шился молчать. Отецъ началъ упрекать брата въ томъ что я преподаю ему безбожіе. Я все молчалъ. Получаютъ бумагу до меня косающуюся. Наконецъ желая вывести себя изъ тягостнаго положенія, прихожу къ отцу, прошу его позволенія объясниться откровенно.... Отецъ осердился. Я поклонился с?лъ верьхомъ и у?халъ. Отецъ призываетъ брата, и повел?ваетъ ему-не знаться avec ce monstre, ce fils d?natur?... (Жуковскій, думай о моемъ положеніи и суди). Голова моя закип?ла. Иду къ отцу нахожу его съ матерью, и высказываю все что им?лъ на сердц? ц?лыхъ 3 м?сяца. Кончаю т?мъ что говорю ему въ посл?дній разъ. Отецъ мой, воспользуясь отсутствіемъ свид?телей, выб?гаетъ и всему дому объявляетъ что я его билъ, хот?лъ бить, замахнулся, могъ прибить —— Передъ тобою не оправдываюсь. Но чего-же онъ хочетъ для меня съ уголовнымъ своимъ обвиненіемъ? рудниковъ Сибирскихъ и лишенія чести? Спаси меня хоть кр?постію, хоть Соловецкимъ монастыремъ — Не говорю теб? о томъ что терпятъ за меня Братъ и Сестра — еще разъ спаси меня.


А.П.

31 Окт.

Посп?ши: обвиненіе Отца изв?стно всему дому. Никто не в?ритъ, но вс? его повторяютъ. Сос?ди знаютъ. Я съ ними не хочу объясняться — дойдетъ до Правительства, посуди что будетъ. Доказывать по суду клевету Отца для меня ужасно, а на меня и суда н?тъ. Я hors la loi.

P. S. Надобно теб? знать что я уже писалъ бумагу Губернатору въ которомъ прошу его о кр?пости, умалчивая о причинахъ — П.А. Осипова, у которой пишу теб? эти строки, уговорила меня сд?лать теб? и эту дов?ренность — Признаюсь мн? немного на себя досадно, да душа моя — голова кругомъ идетъ —

* Черновое.

Но Посуди о моемъ положеніи [домашнемъ] дома — При?хавъ [сюда бы] сюда былъ я встр?ченъ и обласканъ — но скоро все переменилось — Отецъ [помину] испуганный моей ссылкою безпрестанно твердилъ что и его ожидаетъ та же участь, но [я не могъ никогда] [Его] вспылчивость, отца и раздр. [...] м?шало мн? съ нимъ откровенно изъясниться [.... за в] [онъ и] не [жал?я] [его] [вид?ть его слезы] я р?шился молчать — [б] [началъ] онъ укорять брату въ [А сестр?] [беззаб] [вперед] утверждая что я преподаю ему и сестр? безбожіе — [При?] Назначенный за мною смотр?ть Пещ. [им?лъ безстыдство] [глупость] [глупость] осмелившись предложить отцу моему разпечатывать мою переписку — короче быть моимъ шпіономъ. — Желая наконецъ вывести себя изъ тягостнаго положенія [я пришелъ къ] прихожу къ Отцу моему и прошу его позволенія говорить искренно... [....] бол?е [ничего] ни слова — Отецъ осердился заплакалъ закричалъ — Я с?лъ верьхомъ и у?халъ. Отецъ призвалъ моего брата и вел?лъ ему не знаться avec ce monstre, ce fils d?natur? ([Жуков] подумай о моемъ изгнаніи и [ска] [ск.] разсуди) [и] Голова моя, узнавши это закип?ла. Иду къ Отцу [и къ] нахожу съ матерью и высказалъ все что было у меня на сердц? ц?лыхъ 3 м?с. Кончаю т?мъ что говорю ему въ посл?дній разъ — Отецъ мой, воспользуясь отсутств. свид?т. [обвин] выб?гаетъ и всему дому объявляетъ — что я его билъ, потомъ хот?лъ бить — потомъ замахнулся — Передъ тобою не оправдываюсь — Но [что жъ] чего же онъ хочетъ для меня [обв] съ уголовнымъ обвиненіемъ — рудниковъ Сибирскихъ и в?чнаго моего безчестія — Спаси меня — [пересе] хоть кр?., хоть солов. манастыремъ [Отдаю] вручаю теб?.
[Продолжаю]

¹ В.А. Жуковскому (стр. 102—103). Впервые напечатано в «Русск. Арх.» 1872 г., ст. 2354—2356; подлинник (на бумаге вод. зн. 1821) — в Публичной Библиотеке, в бумагах Жуковского; черновое (не полно) — у Анненкова: «Пушкин в Александровскую эпоху», С.-Пб. 1874, стр. 272—273; подлинник — в б. Румянц. Музее № 2370, л. 36 об. — 37.

— Пещуров — Алексей Никитич (род. 1779, ум. 1849); в это время он был Опочецким Уездным Предводителем дворянства (с декабря 1822 по март 1829 г.); Пушкин, как местный дворянин, был поручен его наблюдению, при чем Пещуров, по распоряжению маркиза Паулуччи, вызывал к себе С.Л. Пушкина и предложил ему взять на себя надзор за сыном (Анненков, Пушкин в Александровскую эпоху, стр. 268). Наблюдение Пещурова, повидимому, было лишь формальное, — по крайней мере не сохранилось о нем никаких документов, и Пушкин однажды, в августе 1825 г., был даже в гостях у Пещурова (см. письма его №№ 168 и 172). Кн. А.И. Урусов, со слов кн. А.М. Горчакова, сообщает, что, когда, по приезде Пушкина из Одессы, к нему «был приставлен полицейский чиновник с специальною обязанностью наблюдать, чтобы Пушкин ничего не писал предосудительного», «Пещуров, из любви к нему, ходатайствовал у маркиза Паулуччи (тогдашнего Рижского генерал-губернатора) о том, чтобы этот надзор был снят, а Пушкин отдан ему на поруки, обещая, что поэт ничего дурного не напишет. Ходатайство имело успех, — и Пушкин вздохнул свободнее» («Русск. Арх.» 1883 г., кн. III, стр. 205—206). Отношения Пушкина и Пещурова смягчались благодаря тому еще, что (как сказано было выше) поэт в Кишиневе знаком был с сестрою и зятем жены Пещурова — Е.Х. и М.Е. Крупенскими; кроме того, Пещуров приходился дядей товарищу Пушкина по Лицею — кн. А.М. Горчакову и присутствовал на выпускном акте Лицея 9 июня 1817 г., на котором Пушкин читал свое стихотворение «Безверие»; через 8 лет после этого Пушкин встретился с Горчаковым (в сентябре 1825 г.), когда тот приезжал к дяде в его имение, с. Лямоново, Опочецкого уезда («Русск. Арх.» 1883 г., кн. III, стр. 205—206; Я. К. Грот, Пушкин, стр. 268; Б.Л. Модзалевский, К биографии канцлера князя А.М. Горчакова — «Летопись Историко-Родословного Общества в Москве» 1906 г., вып. 4, М., стр. 4—7). Впоследствии (с 1830 по 1839 г.) Пещуров был Псковским гражданским губернатором, и ему пришлось принимать участие в распоряжениях по погребению Пушкина в Святогорском монастыре (см. Б.Л. Модзалевский, Смерть Пушкина. Шесть писем — «Пушк. и его совр.», вып. VI, стр. 109—116; Н.О. Лернер — «Русск. Стар.» 1907 г., № 2, стр. 453—457 «О перевозке тела камер-юнкера Пушкина для погребения в Псковскую губернию»). Письмо Пещурова к отцу поэта, С.Л. Пушкину, от 28 мая 1837 г., см. в сборн. «Пушк. и его совр.», вып. VIII, стр. 74—75. — В 1839 г. Пещуров был назначен сенатором и в этом звании и скончался; одна из его дочерей, Софья Алексеевна, была за младшим товарищем Пушкина по Лицею (вып. 1820 г.) — Владимиром Петровичем Пальчиковым (Б.Л. Модзалевский, «Летопись Ист. Родосл. Общ. в Москве» 1906, вып. 4, стр. 7—8; Записки В.П. Зубкова, с предисловием и примечаниями Б.Л. Модзалевскаго, С.-Пб. 1906, стр. 85—99). Ср. ниже, стр. 487.

— О безбожии Пушкина и о том, что он учит ему брата и сестру, см. выше, в письме № 99 и в примеч., стр. 352. По поводу этих слов Пушкина П.И. Бартенев писал, что это обвинение объясняется, в устах С.Л. Пушкина, «тогдашним настроением императора Александра Павловича, распространившимся в ближайших ко двору сферах. Это было именно в то время, когда первенствовал Магницкий и архимандрит Фотий, клеймившие именем безбожника даже самого князя Александра Николаевича Голицына. Вдобавок, поводом к ссылке Пушкина послужило перлюстрированное письмо его в Москву к издателю «Бахчисарайского Фонтана» [князю П.А. Вяземскому — см. выше, № 77].... Нет сомнения, что забавное ханжество высших лиц, еще так недавно глумившихся над святынею, вызывало противодейственные отзывы в душах искренних, каковою была пылкая душа Пушкина. Он был, что называется, бельмо в глазу для мундирно-богомольствовавшей власти, тем паче, что с выходом в свет «Бахчисарайского Фонтана»... его имя всюду произносилось с восторгом. А тут еще вдобавок он дружит с Раевскими и Давыдовыми, он ездит в Каменку, он волен духом и вполне независим в своем творчестве. Всего этого не знал Сергей Львович, и мы не в праве даже обвинять его за то. С сыном у него было мало общего. Поступив в Лицей 12 лет от роду, он вырос и развился вдали от родительского дома, почти что ему чуждый» («Русск. Арх.» 1872, ст. 2355).

— Французская фраза Пушкина в переводе означает: «с этим чудовищем, с этим сыном, извратившим всякие законы природы». Позже И.В. Киреевский передавал П.И. Бартеневу рассказ, слышанный им от Ф.Ф. Матюшкина (и относимый Бартеневым, едва ли правильно, к январю-февралю 1820 г.), «как поэт с пистолетом в руках разговаривал с отцом своим» («Русск. Стар.» 1884 г., кн. III, стр. 194, примеч.). Эту сцену со скупым отцом своим Пушкин, по мнению А.И. Кирпичникова, вспомнил, когда писал сцену ссоры «Скупого Рыцаря» с сыном («Русск. Стар.» 1899 г., № 2, стр. 441).

— В словах «хоть крепостию, хоть Соловецким монастырем» слышится воспоминание о наказании, проектировавшемся для поэта правительством еще при первой его ссылке, в мае 1820 г. (см. выше, стр. 205, 206). — «Я hors de loi» значит — «я вне закона».

— «Бумага губернатору» — письмо Б.А. Адеркасу (см. выше, № 101). 22 ноября П.А. Осипова писала Жуковскому, получив его письмо от 12 числа:... «Приятной обязанностью себе поставляю исполнить желание ваше насчет положения дел любезного нашего поэта. К похождению письма его смело можно сказать, что на сей раз Pouchkine f?t plus heureux que sage [т.-е.: Пушкин был более счастлив, чем благоразумен]. У вас был ужасный потоп, а у нас распутица. Посланный его не нашел губернатора во Пскове, через неделю возвратился, не отдав письма никому. Теперь отдал его А. С-чу, и он сказал мне вчера, что его уничтожил, — и душе моей стало легче» и т. д. («Русск. Арх.» 1872, ст. 2359—2360). О письме П А. Осиповой к Жуковскому и о происшедшем с Пушкиным и с копией письма его к Адеркасу см. выше, стр. 355—356.

— Жуковский ответил Пушкину следующим письмом, которое мы относим не к середине ноября, как оно датировано в Акад. издании Переписки (т. I, стр. 147—148), а к первой половине этого месяца (см. выше, стр. 354): «Милой друг, твое письмо привело бы в великое меня замешательство, естьли бы твой брат не приехал с ним вместе в Петербург и не прибавил к нему своих словесных объяснений. Получив его, я точно не знал, на что решиться; вот первая мысль, которая мне представилась: ехать к Паулуччи (который здесь и с которым NB я очень мало знаком) предупредить его насчет твоего письма к Адеркасу и объяснить ему твое положение. И я это бы сделал (ибо ничего другого не мог придумать), естьли бы не явился твой Лев и не сказал мне, что все будет само собою устроено. Без него, желая тебе сделать пользу, я только бы тебе вероятно повредил, то-есть обратил бы внимание на то, что лучше оставить в неизвестности, и не могу поручиться, уважил ли бы Паулуччи мою прозьбу. Тургенева [Александра Ивановича], который с ним хорошо знаком, нет в Петербурге: он поехал в Москву, где ожидает его смерть матери [она, действительно, скончалась в ноябре 1824 г.]. На письмо твое, в котором описываешь то, что случилось между тобою и отцем, не хочу отвечать, ибо не знаю, кого из вас обвинять и кого оправдывать. И твое письмо, и рассказы Льва уверяют меня, что ты столь же не прав, сколько и отец твой. На все, что с тобою случилось и что ты сам на себя навлек, у меня один ответ: Поэзия. Ты имеешь не дарование, а Гений. Ты богач, у тебя есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастия и обратить в добро заслуженное; ты более нежели кто-нибудь можешь и обязан иметь нравственное достоинство. Ты рожден быть великим поэтом: будь же этого достоин. В этой фразе вся твоя мораль, все твое возможное счастие и все вознаграждения. Обстоятельства жизни, счастливые или несчастливые — шелуха. Ты скажешь, что я проповедую с спокойного берега утопающему. Нет, я стою на пустом берегу, я вижу в волнах силача, и знаю, что он не утонет, есть ли употребит свою силу, и только показываю ему лучший берег, к которому он непременно доплывет, естьли захочет сам. Плыви, силач! А я обнимаю тебя. Уведомь непременно, что сделалось с твоим письмом. Читал Онегина и разговор, служащий ему предисловием: несравненно! По данному мне полномочию предлагаю тебе место, естьли с высокостью гения соединишь и высокость цели! Милый брат по Аполлону! это тебе возможно! А с этим будешь недоступен и для всего, что будет шуметь вокруг тебя в жизни».

— Пушкин в середине ноября просил брата (письмо № 106) успокоить Жуковского и сказать, что, «слава богу, все кончено», а, получив письмо Жуковского, отвечал ему 29 ноября (№ 108); 22 ноября сам Жуковский сообщал А.И. Тургеневу: «Слухи, дошедшие до вас о Сверчке, пустые: он в деревне по-прежнему; но едва не наделал глупостей, которые, кажется, иметь следствий не будут. Я получил от него письмо, которое было меня очень взбудоражило; но брат его приездом своим меня успокоил. Я отвечал ему и жду от него уведомления. Отец приехал в Петербург вчера. Я еще с ним не видался; но и он с своей стороны, кажется, делает ребяческие глупости. Хочу ему прочитать проповедь, на которую я приглашу его к себе. Бед никаких не случилось, но могли бы случиться. Расскажу при свидании» («Русск. Арх.» 1884 г., кн. I, стр. 397; то же П. Бартенев, Пушкин, вып. II, стр. 29). — В тот же день П.А. Осипова писала Жуковскому, отвечая на приведенное выше (ст. 356) письмо его от 12 ноября: «Желаю искренно, чтоб советы ваши приняты были Сергеем Львовичем и исполнены. Мне приятно было заметить из письма вашего, что мы с вами совершенно согласны во мнении насчет несогласия сих двух особ — отца и сына. А причина сих вечных между ними несогласий есть страшная мысль, которая, не знаю от чего, вселилась с обеих сторон в их умах. Сергей Львович думает, и его ничем не можно разуверить, что сын его не любит, а Алекс. уверен, что отец к нему равнодушен и будто бы не имеет попечения о его благосостоянии. От сего происходит, что они обоюдно толкуют каждый в свою очередь поступки один другого ложно, а потому действуют равно ошибочно. Быв лишь чуждая и посторонняя совершенно между ними, я более правды говорила любезному нашему анахорету, чем бы он выслушал от своей нежной Надежды Осиповны. — Я живу в двух верстах от с. Михайловского, где теперь А[лександр] П[ушкин], и он бывает у меня всякий день. Желательно бы было, чтобы ссылка его сюда скоро кончилась; иначе.... я боюсь быть нескромною, но желала бы, чтоб вы, милостивый государь Василий Андреевич, меня угадали. Если Александр должен будет оставаться здесь долго, то прощай для нас, Русских, его талант, его поэтический гений, и обвинить его не можно будет. Наш Псков хуже Сибири, а здесь пылкой голове не усидеть. Он теперь так занят своим положением, что без дальнего размышления из огня вскочит в пламя, — а там поздно будет размышлять о следствиях. — Все здесь сказанное — не пустая догадка, но прошу вас, чтобы и Лев Сергеевич не знал того, что я вам сие пишу. Если вы думаете, что воздух и солиде Франции или близ лежащих к ней через Альпы земель полезен для Русских Орлов, и оной не будет вреден нашему, то пускай останется то, что теперь написала, вечною тайною. Когда же вы другого мнения, то подумайте, как предупредить отлет» («Русск. Арх.» 1872 г., ст. 2360—2361).