Черновое.

[Между 10-мъ и 15-мъ октября 1824 г. Михайловское].

Belle et bonne Princesse V?ra, amie charmante et g?n?reuse! Je ne vous remercierai pas pour votre lettre: les paroles seroient trop froides et trop faibles pour vous exprimer mon attendrissement et ma reconnaissance — — Votre douce amiti? suffiroit ? toute ?me moins ?go?ste que la mienne. Tel que je suis, elle seule me consola de bien de chagrins et seule a pu calmer la rage de l’ennui qui consume ma sotte existance — Vous d?sirez la conna?tie, cette sotte existance: ce que j’avois pr?vu s’est trouv? vrai. Ma pr?sence au milieu de ma famille n’a fait que redoubler des chagrins assez r?els. [Le gouvernement a eu l’infamie de proposer ? mon p?re d’?tre son agent de pers?cution]. On m’a reproch? mon exil; on se croit entrain? dans mon malheur, on pr?tend que je pr?che l’Ath?isme ? ma soeur qui est une cr?ature c?leste, et ? mon fr?re qui est tr?s-dr?le et tr?s-jeune qui admiroit mes vers et que j’ennuie tr?s-certainement. Dieu sait, si je songe ? lui. Mon p?re a eu la faiblesse d’accepter un emploi, qui le mit dans tous les cas dans une fausse position ? mon ?gard. Cela fait que je passe ? cheval et dans les champs tout le tems que je ne suis pas au lit. Tout ce qui me rappelle la mer m’attriste — le bruit d’une fontaine me fait mal ? la lettre — je crois qu’un beau ciel me feroit pleurer de rage, ?? ????? ? dieu: небо у насъ сивое, а луна точная р?пка — — A l’?gard des mes voisins, je n’ai eu que la peine de les rebuter d’abord; ils ne m’exc?dent pas — je jouis parmi eux de la r?putation d’On?guine — et voil? je suis proph?te en mon pays. Pour toute ressource je vois souvent une bonne vieille voisine — j’?coute ses conversations patriarchales — ses filles assez mauvaises sous tous les rapports me jouent du Rossini que j’ai fait venir. Je suis dans la meilleure posture possible pour achever mon roman po?tique, mais l’ennui est une froide muse, et le po?me n’avance gu?re; voil? pourtant une strophe que je vous dois; montrez-la au Pr Pierre; dites lui de ne pas juger du tout par cet ?chantillon —

Adieu ma respectable Princesse, je suis ? vos pieds bien tristement. Ne montrez cette lettre que ? ceux que j’aime et qui prennent ? moi l’int?ret de l’amiti? et non de la curiosit? — au nom du ciel, un mot d’Odessa — de vos enfants — avez-vous consult? le docteur de Mili? Que fait-il, ? ?? ?????

Le prince a....

Адрес: Покорно прошу доставить Ея Сіятельству княгин? В?р? Феодоровн? Вяземской.

¹ Княгине В.Ф. Вяземской (стр. 96—97). Впервые напечатано: в переводе — в книге П.В. Анненкова «Пушкин в Александровскую эпоху», С.-Пб. 1874, стр. 269, с подлинника — в «Русск. Стар.» 1884 г., т. 43, стр. 13—14, и в «Русск. Арх.» 1884 г., кн. II, стр. 191; полную транскрипцию черновика см. в конце IV тома; подлинник — в рукописи б. Румянц. Музея № 2370, л. 34 об. — 35.

Перевод: «Прекрасная и милая княгиня Вера, прелестный и великодушный друг! Не буду благодарить вас за ваше письмо: слова были бы слишком холодны и слишком слабы, чтобы выразить вам мое умиление и мою признательность. Вашей нежной дружбы было бы достаточно для всякой души менее эгоистической, чем моя. Она одна утешает такого, каков я, во многих моих горестях и одна могла утешить бешенство скуки, которая снедает мое глупое существование, — вы желаете знать его, это глупое существование. То, что я предвидел, сбылось. Мое присутствие среди моего семейства только удвоило мои горести, и без того достаточно существенные. [Правительство имело гнусность предложить моему отцу быть орудием преследования]. Меня попрекают моею ссылкою, считают себя вовлеченными в мое несчастие, утверждают, что я проповедую атеизм сестре — небесному созданию — и брату, потешному юнцу, который восторгался моими стихами и на которого я, всеконечно, нагоняю скуку. Богу известно, помышляю ли я об этом. Отец мой имел слабость принять на себя роль, которая поставила его во всяком случае в ложное положение по отношению ко мне. От этого происходит то, что я провожу верхом и в полях все время, что я не в постели. Все, что напоминает мне море, наводит на меня грусть, шум падающего ручья причиняет мне в буквальном смысле слова боль; думаю, что хорошее небо заставило бы меня плакать от ярости, но слава богу: небо у нас сивое, а луна — точная репка. Что касается моих соседей, то сперва я давал себе труд только не принимать их; они не надоедают мне; я пользуюсь среди них репутацией Онегина, — и так я пророк во отечестве своем. По части общества я часто видаюсь с одною доброю старою соседкою, слушаю ее патриархальные разговоры; дочери ее, довольно дурные во всех отношениях, играют мне Россини, которого я выписал. Я нахожусь в наилучшем, какое только можно себе представить, положении для того, чтобы окончить мой поэтический роман, но скука — холодная муза, и поэма моя совсем не подвигается; вот, однако, строфа, которою я вам обязан; покажите ее князю Петру [Вяземскому]; скажите ему, чтобы он не судил о всем по этому образчику. — Прощайте, уважаемая княгиня, я в грусти — у ваших ног. Не показывайте этого письма, как только тем, кого я люблю и которые интересуются мною по дружбе, а не из любопытства. Ради бога, одно слово об Одессе, о ваших детях. Советовались ли вы с доктором Мили? Что делает он и что Мими? — Князь...»

— Судя по положению в тетради № 2370, письмо это написано было в первой половине октября и представляет собою, очевидно, то письмо, о котором Пушкин говорит кн. Вяземскому в письме от 10 октября (№ 98): «немедленно буду к ней писать», а в письме к брату № 106 спрашивает: «Что письмо мое к К. В. Ф.?».

— Письмо кн. Вяземской к Пушкину, о котором он говорит, до нас не сохранилось; оно было послано Пушкину княгиней еще из Одессы, через Псковского губернатора, между 9 и 25 августа («Остаф. Арх.», т, V, вып. 2, стр. 142 см. ниже, в примеч., стр. 370, в письме к Пушкину князя Вяземского от 6 ноября 1824 г.).

— С.Л. Пушкин получил предложение Псковского губернатора Б.А. Адеркаса принять на себя надзор за сыном после того, как И.М. Рокотов (см. выше, стр. 346) отказался от этой обязанности; о согласии С.Л. Пушкина Адеркас извещал маркиза Паулуччи рапортом от 4 октября, в котором писал, что «по прибытии... коллежского секретаря Александра Пушкина и по отобрании у него подписки и по сношении о сем с родителем его, г. статским советником Сергеем Пушкиным, известным в губернии как по его добронравию, так и по честности, и который с крайним огорчением о учиненном преступлении сыном его отозвался неизвестностию, поручен в полное его смотрение с тем заверением, что он будет иметь бдительное смотрение и попечение за сыном своим» («Русск. Стар » 1908, № 10, стр. 113: Отч. Публ. Библ. за 1900 и 1901 г., С.-Пб. 1905, стр. 232). Однако, уже в ноябре Пушкин-отец должен был отказаться от обязанности наблюдать за сыном.

— Говоря, что его считают Онегиным, Пушкин имел в виду V строфу 2-й главы «Евгения Онегина» (которая была написана в конце октября 1823 г. еще в Одессе):
Сначала все к нему езжали;
Но так как с заднего крыльца
Обыкновенно подавали
Ему донского жеребца,
Лишь только вдоль большой дороги
Заслышат их домашни дроги, —
Поступком оскорбясь таким,
Все дружбу прекратили с ним:
«Сосед наш неуч, сумасбродит;
«Он фармазон; он пьет одно
«Стаканом красное вино...» и т. д.

— Обвинения Пушкина в безбожии, очевидно, служили отголоском его письма, перехваченного на почте (см. выше, № 77).

— Сестра Пушкина — Ольга Сергеевна, которой в это время было уже 26 лет; брату Льву Сергеевичу шел тогда 20-й год.

— «Добрая старая соседка» Пушкина — помещица с. Тригорского Прасковья Александровна Осипова, рожд. Вындомская, по первому браку Вульф (род. 23 сентября 1781, ум. 8 апр. 1859), через Надежду Осиповну Пушкину, мать поэта, бывшая в свойстве с ним; ей было в это время всего 43 года; незадолго до приезда поэта в Михайловскую ссылку она вторично овдовела (ее муж, ст. сов. Иван Сафонович Осипов, умер 5 февраля 1824 г.) и жила в Тригорском с многочисленной семьею, состоявшею из 8 человек детей: Алексея (род. 1805, в 1822—1826 гг. студент Дерптского Университета), Михаила (род. 1808, ум. 1832), Валериана (род. 1812, ум. 1845), Анны (род. 1799; см. выше, ее приписку в письме Пушкина на № 95) и Евпраксии (род. 1810, ум. 1883; с 1831 г. за бар. Б.А. Вревским) Вульфов, падчерицы Александры Ивановны Осиповой (ум. 1864; по мужу Беклешова; см. письмо к ней Пушкина от середины сентября 1835 г.) и дочерей от брака с И.С. Осиповым: Марии (род. 1820, ум. 1895) и Екатерины (род. 1823, ум. после 1908 г.; была замужем за В.И. Фоком). По выражению Анненкова, семейство Осиповой «действовало успокоительно на Пушкина. Он встречал в нем и строгий ум, и расцветающую молодость, и резвость детского возраста. Усталый от увлечений первой эпохи своей жизни, Пушкин находил удовольствие в тихом чувстве и родственной веселости: грациозная гримаса, детская шалость нравились ему и занимали его» (Материалы, С.-Пб. 1873, стр. 115). — Осипова, по словам М.И. Семевского, «с давнего времени была весьма близка к семейству С.Л. Пушкина, но Александра Сергеевича, кажется, узнала только с первого года по выходе его из Лицея. Молодой Пушкин скоро привязался к другу его семейства, и эта привязанность обратилась в чувство глубокой и искренней дружбы с того времени, когда поэт наш, летом 1824 г., водворен был на жительство в Михайловском или (как он любил ошибаться, называя свое местопребывание) в Тригорском. Вместе с привольем вполне обеспеченной жизни он находил в семействе г-жи Осиповой людей, вполне ему сочувственных, понимавших изящное во всех его проявлениях, добрых, веселых и умных... И сама хозяйка, и ее дети любили Пушкина, как брата, как самого дорогого друга. Пушкин платил теми же чувствами любви и дружбы, и они прекрасно выражены им в письмах к Прасковье Александровне. Пушкин никогда ее не забывал: он обращался к ней во все переходы своей коловратной жизни с 1824 г. и с полным чистосердечием поверял ей, незадолго еще до своей кончины, всю горечь судьбы своей» («Русск. Арх.» 1867 г., ст. 119—120). П.И. Бартенев высказывается в том же смысле, говоря, что во время ссылки «поэт нашел себе нравственное убежище у П.А. Осиповой, которая, вместе с Жуковским, сумела понять чутким, всеизвиняющим сердцем, что за вспышками юношеской необузданности, за резкими отзывами сохранялась во всей чистоте не одна гениальность, но и глубокое, доброе, благородное сердце и та искренность, которая и доселе дает его творениям чарующую силу и власть над людьми» («Русск. Арх.» 1872 г., ст. 2362). П.А. Осиповой Пушкин посвятил свои «Подражания Корану» и стихотворения: «Простите, верные дубравы», «Быть может, уж не долго мне» и «Последние цветы»; Анне Николаевне Вульф — шутливое четверостишие: «За Netty сердцем я летаю», а Евпраксии Николаевне — тоже шутливое пятистишие «Вот, Зина, вам совет: играйте»... и стих. «Если жизнь тебя обманет»; А.И. Осиповой — стих. «Признание». — Биографию П.А. Осиповой и сведения о ее семье см. в статье Н.Н. Кашкина «Род Вындомских» — «Родословные разведки», т. II, С.-Пб. 1913, в статьях: «Поездка в Тригорское», Б.Л. Модзалевского («Пушк. и его совр.», вып. I) и «Прогулка в Тригорское», М.И. Семевского («С.-Пб. Ведом.» 1866 г., №№ 139, 146, 157, 163, 168 и 175), книгу Л.Н. Майкова: «Пушкин», С.-Пб. 1899, и работу М.Л. Гофмана: «Дневник А.Н. Вульфа» — «Пушкин и его соврем.», вып. XXI — XXII, стр. 205—208.

— О композиторе Россини см. выше, стр. 284, 290. В Тригорском до 1918 г. сохранялось старинное пианино, на котором дочери Осиповой играли Пушкину. Теперь дом в Тригорском и все, что в нем было, кроме пианино, — сожжено во время революции; спаслось только то, что ранее было передано владелицею усадьбы, бар. С.Б. Вревскою, в Пушкинский Дом Академии Наук.

— Поэтический роман или поэма Пушкина — «Евгений Онегин»; какую строфу посылал Пушкин княгине Вяземской, догадаться не можем.

— Мими — быть может, маленькая семилетняя графиня Гурьева, хворавшая во время отъезда Пушкина из Одессы и вскоре затем умершая, к большому горю кн. В.Ф. Вяземской; Пушкин еще позже спрашивал о ее здоровье в письме к Д.М. Княжевичу (№ 109 и ниже, примечания, стр. 373); а может быть ее сестра, шестилетняя графиня Мария Александровна (род. 20 июля 1818, ум. 31 января 1890), впоследствии княгиня Куракина.