|
|
25-го августа [1823 г.]. Одесса.
Мн? хочется, душа моя, написать теб? ц?лый романъ — три посл?дніе месяца моей жизни. Вотъ въ чемъ д?ло: здаровье мое давно требовало морскихъ ваннъ, я насилу уломалъ Инзова, чтобъ онъ отпустилъ меня въ Одессу — я оставилъ мою Молдавію и явился въ Европу — Ресторація и Италіанская Опера напомнили мн? старину и ей богу обновили мн? душу — Между т?мъ при?зжаетъ Воронцовъ, принимаетъ меня очень ласково, объявляютъ мн? что я перехожу подъ его начальство, что остаюсь въ Одесс? — кажется и хорошо — да новая печаль мн? сжала грудь — мн? стало жаль моихъ покинутыхъ ц?пей — При?халъ въ Кишеневъ на н?сколько дней, провелъ ихъ неизъяснимо элегически — и вы?хавъ оттуда навсегда — о Кишенев? я вздохнулъ — Теперь я опять въ Одесс? и все еще не могу привыкнуть въ Европейскому образу жизни — впроччемъ, я нигд? не бываю кром? въ Театр?. Зд?сь Туманскій. Онъ добрый малой, да иногда вретъ — на пр. онъ пишетъ въ П. Б. письмо гд? говорить между проччимъ обо мн?: Пуш<кинъ> открылъ мн? немедленно свое сердце и portefeuille, любовь и пр.... Фраза достойная В. Козлова; д?ло въ томъ что я прочелъ ему отрывки изъ Бахчисарайскаго Фонтана (новой моей поэмы) сказавъ что я не желалъ бы ее напечатать потому что многія м?ста относятся къ одной женщин?, въ которую я быль очень долго и очень глупо влюбленъ, и что роль Петрарки мн? не по нутру — Туманскій принялъ это за сердечную доверенность и посвящаете меня въ Шаликовы — помогите! — Зд?сь еще Раичь: знаешь ли ты его? Будетъ Родзянка-предатель — жду его съ нетерп?ніемъ. Пиши же мн? въ Одессу — да поговоримъ о д?л? —
Изъясни Отцу моему что я безъ его денегъ жить не могу. Жить перомъ мн? невозможно при нын?шней Цензур?; ремеслу-же столярному я не обучался; въ учителя не могу идти; хоть я знаю Законъ божій и 4 первыя правила — но служу и не по своей вол? — и въ отставку идти не возможно. — Все и вс? меня обманываютъ — на кого-же, кажется, над?яться если не на ближнихъ и родныхъ. На хл?бахъ у Воронцова я не стану жить — не хочу и полно — крайность можетъ довести до крайности — Мн? больно вид?ть равнодушіе Отца моего къ моему состоянію — хоть письмы его очень любезны. Это напоминаетъ мн? П. Бургъ — когда, больной, въ осеннюю грязь или въ трескучіе морозы я бралъ извощика отъ Аничк. моста, онъ в?чно бранился за 80 коп. (которыхъ в?рно бъ ни ты ни я не пожал?ли для слуги). Прощай душа моя — у меня хандра — и это письмо не развеселило меня.
Одесса. 25 Авг.
Такъ и быть я Вяземскому пришлю Фонтанъ — выпустивъ любовный бредъ — а жаль!
1
Л.С. Пушкину (стр. 53—54). Впервые напечатано в «Материалах» Анненкова, изд. 1855 г., стр. 92—93 (отрывок) и в «Библиографических Записках» 1858 г., т. I, стр. 40—41 (полностию); подлинник — в рукописи б. Румянцовского Музея № 1254.
— Поездка Пушкина из Кишинева на морские купанья в Одессу, с разрешения генерала И.Н. Инзова, состоялась, вероятно, в конце мая; граф М.С. Воронцов приехал в Одессу в июне, после чего Пушкин, представившись ему и съездив на несколько дней в Кишинев, переселился в Одессу окончательно в первых числах июля.
— В Воронцове, который принял Пушкина «очень ласково», поэт не встретил, однако, того благожелательного и снисходительного отношения, какое находил со стороны Инзова; взаимно отношения их постепенно портились и дошли до открытого разрыва, кончившегося новою ссылкою Пушкина — в с. Михайловское. См. эпиграммы Пушкина на Воронцова и ниже — письма поэта к А.И. Казначееву от 25 мая и от начала июня 1824 г., №№ 81 и 84.
— Об Одесских итальянской опере, балете и ресторации Отона Пушкин вспоминает еще в стр. XXIV — XXVII «Странствия» Онегина. См. также Записки Ф.Ф. Вигеля, ч. VI, М. 1892, стр. 133.
— Стихи: «Мне стало жаль моих покинутых цепей» и «О Кишиневе я вздохнул» (т. е. «Я о тюрьме своей вздохнул») — цитаты из «Шильонского Узника» Байрона в переводе Жуковского.
— Туманский — Василий Иванович (род. 1800, ум. 1860) — даровитый поэт; он служил с лета 1823 г. в Канцелярии графа М.С. Воронцова в Одессе; впоследствии был секретарем посольства в Константинополе и помощником статс-секретаря Государственного Совета (1839—1846); им написано стихотворение «Одесса», напечатанное в «Полярной Звезде на 1824 г.»; об этой пьесе Пушкин вспомнил в «Странствии» Онегина (стр. XIX):
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время на нее взирал.
Приехав, он прямым поэтом
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил...
В письме от 1 марта 1824 г. к С.Г. Туманской он так характеризует Одессу Пушкинского времени: «Я совершенно ознакомился с Одессой; но это знакомство может быть очень вредно для меня, потому что я, более, нежели кто другой, принимаю тон и привычки места и обществ в которых живу и бываю. В Одессе — тон, вообще, дурной. Одесса соединяет всю надутость и безнравственность столиц со всеми мелкими заботами и невежественными сплетнями уездных городов. Такое состояние вещей дает на первый раз приезжему образованному человеку важную и прекрасную роль в обществе. На него все глядят с большим вниманием: одни его боятся, другим он нравится. Но сие продолжится очень не долго. Будучи в необходимости сблизиться с городскими жителями, описываемый мною человек непременно займет хотя малую часть мнений и привычек большинства (les sots depuis Adam sont en majorit?) [дураки со времен Адама всегда в большинстве], а там, с помощью хорошенького личика или желания погубить своего соперника, совершенно бросится в род жизни, которым он до того гнушался. Ты поверить не можешь, милая моя поверенная, куда я сам, рассуждая с тобою столь благоразумно, завлечен обстоятельствами и потребностью жить в обществе. Знаешь ли ты, что я имею уже все добродетели большого и маленького света: умею сплетничать, умею ссорить, умею возбуждать к себе боязнь и прочее, и прочее. Мне совестно делать тебе подобные признания, но я прошу их принять в виде раскаяния моего, а не в виде хвастовства. Еще неприятнее мне сказать тебе, что, несмотря на всю готовность мою к исправлению, я не чувствую в себе необходимой для того силы» (Стихотворения и письма В.И. Туманского, под ред. С.Н. Браиловского, С.-Пб. 1912, стр. 259). — О Туманском, с которым Пушкин изредка переписывался, см. ниже, письмо к нему Пушкина от 13 августа 1825 г., № 169.
— О В.И. Козлове см. выше, стр. 246—247.
— При печатании «Бахчисарайского Фонтана» кн. Вяземским в 1824 г. Пушкин откинул 10 стихов в конце поэмы, начиная со стиха:
Все думы сердца к ней летят и т. д.
По исследованиям П.Е. Щеголева, женщиною, в которую Пушкин был «очень долго и очень глупо влюблен», была М.Н. Раевская, впоследствии княгиня Волконская («Пушкин и его соврем.», вып. XIV, стр. 159 и сл.; ср. также статью П.О. Морозова: «Загадочное стихотворение Пушкина» — «Столица и Усадьба» 1916 г., № 55, стр. 11—13).
— Петрарка — итальянский поэт (род. 1304, ум. 1374), воспевавший в своих произведениях свою возлюбленную — Лауру.
— Шаликов — князь Петр Иванович (род. 1768, ум. 1852; см. выше, стр. 181—182) — бездарный слащавый стихотворец, по выражению Пушкина — «поэт прекрасного пола», издатель журналов: «Московский Зритель» (1806). «Аглая» (1808—1810 и 1812) и «Дамский Журнал» (1823—1833), редактор «Московских Ведомостей» (1813—1838), сотрудничавший и в других журналах. Князь Шаликов был горячим поклонником Пушкина, который над ним добродушно посмеивался; известна эпиграмма его на Шаликова, написанная совместно с Боратынским. См. ниже, стр. 307.
— Раич — Семен Егорович (род. 1792, ум. 23 октября 1855), воспитанник Московского университета, магистр словесности (1822), педагог, воспитатель поэта Тютчева, преподаватель в Московском Университетском Благородном Пансионе и других Московских учебных заведениях, издатель журнала «Галатея» (1829—1830, 1839), переводчик Тассова «Освобожденного Иерусалима» (1828), части Ариостова «Неистового Орланда» (1832—1837), «Георгик» Виргилия (1821) и др. В 1840 г. в своем журнале «Галатея» (№10, стр. 182—185) Раич напечатал бессодержательное «Воспоминание о Пушкине»; нашу статью о Раиче и его автобиографию см. в «Русском Библиофиле» 1913 г., кн. VIII; о нем см. еще «Алфавит декабристов», под ред. Б.Л. Модзалевского и А.А. Сиверса, Лгр. 1925, стр. 161 и 385.
— О Родзянке-предателе — см. выше, стр. 274 и ниже, письмо к нему от 8 декабря 1824 г. № 111.
— На службе Пушкин получал небольшое жалованье — 700 р. асс. в год. Отношения С.Л. Пушкина к старшему сыну всегда были фальшивы: по внешности, на словах и в письмах он был любезен и любовен, а на деле — более чем равнодушен, и не только не помогал ему, во впоследствии старался сам всячески пользоваться его хлопотами и трудами. Из писем его к Пушкину сохранились лишь два, а из писем к нему поэта — только три, что, между прочим, также служит показателем его отношения к сыну-поэту. — О скупости Пушкина-отца кн. П.А. Вяземский рассказывает: «Сергей Львович был в своем роде нежный отец, но нежность его черствела в виду выдачи денег. Вообще был он очень скуп и на себя, и на всех домашних. Сын его Лев, за обедом у него, разбил рюмку. Отец вспылил и целый обед проворчал. «Можно ли», сказал Лев: «так долго сетовать о рюмке, которая стоит 20 копеек?» — «Извините, сударь» (с чувством возразил отец), «не двадцать, а тридцать пять копеек» («Русск. Арх.» 1873 г., стр. 1795; Соч. Вяземского, т. VIII, стр. 148—149). П.И. Бартенев, со слов С.А. Соболевского, передает об отце поэта: «Сергей Львович, по своему характеру и воспитанию, не мог заниматься хозяйством, получал мало доходу с своих, впрочем, значительных имений и, попеременно то мотая, то скупясь, никогда не умел сводить концов с концами. Отсюда разные мелочные неприятности. Один современник, добрый приятель Пушкина, рассказывал, как Александру Сергеевичу приходилось упрашивать, чтоб ему купили бывшие в моде бальные башмаки с пряжками и как Сергей Львович предлагал ему свои старые, времен Павловских» («Русск. Арх.» 1866 г., ст. 1094); о скупости Пушкина-отца свидетельствует и А.П. Керн («Пушкин и его соврем.», вып. V, стр. 157).
|