1-2

30-го ноября [1825 г. Михайловское].

Я очень обрадовался письму твоему мой милый, я думалъ уже что ты на меня дуешься — радуюсь и твоимъ занятіямъ. Изученіе нов?йшихъ языковъ должно въ наше время, зам?нить Латинскій и Греческій — таковъ духъ в?ка и его требованія. Ты — да, кажется, Вяземскій — одни изъ нашихъ литераторовъ — учатся; вс? проччіе разучаются. Жаль! высокій прим?ръ Карамзина долженъ былъ ихъ образумить. Ты ?дешь въ Москву; поговори тамъ съ Вяз<емскимъ> объ журнал?; онъ самъ чувствуетъ въ немъ необходимость — а д?ло было бы чудно-хорошо. Ты п?няешь мн? за то что я не печатаюсь — надо?ла мн? печать — опечатками, критиками, защищеніями etc. ... однако поэмы мои скоро выдутъ. И он? мн? надо?ли; Русланъ молокососъ; Пл?нникъ зеленъ — и предъ поэзіей Кавказкой природы — поэма моя: — Голиковская проза. Къ стати: кто писалъ о горцахъ въ Пчел?? вотъ поэзія! не Якубовичь ли, герой моего воображенья? Когда я вру съ женщинами, я ихъ ув?ряю что я съ нимъ разбойничалъ на Кавказ?, простр?ливалъ Грибо?дова, хоронилъ Шереметева etc. — въ немъ много, въ самомъ д?л?, романтизма. Жаль что я съ нимъ не встр?тилса въ Кобард? — поэма моя была бы лучше — Важная вещь: я написалъ трагедію, и ею очень доволенъ, но страшно въ св?тъ выдать — робкій вкусъ нашъ не стерпитъ истиннаго романтизма. Подъ романтизмомъ у насъ разум?ютъ Ламартина. Сколько я не читалъ о Романтизм?, все не то; даже Кюхелб<екеръ> вретъ. Что такое его духи? до сихъ поръ я ихъ не читалъ. Жду твоей новой пов?сти, да возьмись-ка за ц?лый романъ — и пиши его со всею свободою разговора или письма, иначе все будетъ слогъ сбиваться на Коцебятину — Кланяюсь планщику Рыл?еву, какъ говаривалъ покойникъ Платовъ, но я право бол?е люблю стихи безъ плана, ч?мъ планъ безъ стиховъ. Желаю вамъ, друзья мои, здравія и вдохновенія.

30 Nоября.

¹ А.А. Бестужеву (стр. 169—170). Впервые напечатано в «Современнике» 1854 г., № 9, отд. III, стр. 13 (отрывок), в «Материалах» Анненкова, стр. 86 (отрывок), в «Отечеств. Зап.» 1855 г., № 6, отд. III, стр. 64 (отрывок) и в «Русском Слове» 1861 г., № 2, отд. III, стр. 27—28 (с пропусками), в «Русск. Стар.» 1882 г., т. XXXIII, стр. 463—464 (по списку); в «Полярной Звезде на 1861 г.» Герцена и Огарева, Лондон. 1861, стр. 84—85 (полностию); подлинник — в Библиотеке Академии Наук («Пушк. и его соврем.», вып. IV, стр. 45; почтовый штемпель здесь прочтен: 5 Декабря); запечатано перстнем-талисманом на черном сургуче.

— Письмо Бестужева, на которое отвечает Пушкин, до нас не сохранилось; в сентябре — октябре Пушкин получил письмо от Рылеева, в коем тот возражал поэту на его соображения о дворянстве (см. № 150) и сообщал: «Мы [с Бестужевым] опять собираемся с Полярною. Она будет последняя; так по крайней мере мы решились. Желаем распроститься с публикою хорошо и потому просим тебя подарить нас чем-нибудь подобным твоему последнему подарку. Тут о тебе, бог весть, какие слухи: успокой друзей своих хотя несколькими строчками» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 299). На просьбу об участии в альманахе Пушкин ответил присылкою Бестужеву ночного разговора Татьяны с няней. М.А. Бестужев, много лет спустя, рассказывал М.И. Семевскому: «А. Пушкин, присылая свой милый разговор Тани со старухой няней, уведомляет моего брата, что условия относительно вознаграждения за напечатание этого стихотворения он может сделать через Льва Сергеевича Пушкина. Это условие с Левушкой состоялось в моем присутствии. Не знаю, отдал ли Александр Пушкин этот эпизод из Онегина своему брату-гуляке, чтобы деньги были доставлены ему, как уверял Левушка, или это была обычная заплатка, которыми Александр Пушкин безуспешно зашивал долговые дыры брата, но только Левушка потребовал с издателей по пяти рублей ассигнациями за строчку. И брат мой Александр, не думая ни минуты, согласился. — «Ты промахнулся, Лёвушка», смеясь добавил брат мой: «промахнулся, не потребовав за строку по червонцу.... я бы тебе и эту цену дал, но только с условием: припечатать нашу сделку в Полярной Звезде для того, чтобы знали все, с какою готовностью мы платим золотом за золотые стихия... «Должно заметить», добавил в своем рассказе М.А. Бестужев: «этому золотому дитяти не суждено было качаться в модной зыбке Звезды, потому что события 1825 года похоронили издание альманаха, который должен уже был явиться в свет под именем Звездочки. Перемена названия проистекала от объема издания, а объем зависел от недостатка времени собрать и сгруппировать в должной гармонии статьи. Не стану объяснять вам этот недосуг издателей, когда вам стоит только припомнить эпоху, предшествовавшую 14-му декабря, когда волны событий влекли нас к тому жизненному кризису, где должен был разрешиться вопрос: to be or not to be» («Русск. Вестн.» 1869 г., № 11, статья М.И. Семевского: К биографии Пушкина, стр. 72—73.) О возврате Пушкиным 600 р., полученных им от Бестужева и Рылеева за стихи, отданные в «Звездочку», см. выше, стр. 433—434.

— Об изучении английского языка самим Пушкиным см. выше, в письме № 177 и стр. 501.

— Об основании нового, «своего» журнала см. выше, в письмах № 123 и 167, и в объяснениях, стр. 405, а также в т. II, — в письмах 1826 г. и в объяснениях к ним.

— «Поэмы мои скоро выдут»: Плетнев настойчиво убеждал Пушкина отпечатать отдельным изданием собрание его поэм (см. в письмах от 3 марта, 18 июля, 5 августа и 29 августа 1825 г. (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 185, 238, 255, 273—276), соблазняя его легкою возможностью получить от их издания до 50.000 рублей. Слух об этом издании проник даже в печать: так, в № 55 «Северной Пчелы», в отделе Смесь, было сообщено: «В самом скором времени приступят здесь к новому изданию всех поэм А.С. Пушкина. — Руслан и Людмила, Кавказский Пленник, Бахчисарайский Фонтан, отрывки из Разбойников и новая поэма Цыгане составят одну книжку. — Мы уверены, что публика с удовольствием примет сей приятный подарок». Однако, такое издание тогда не состоялось, — и первое издание «Поэм и повестей Пушкина» вышло лишь в 1835 году, в 2-х частях.

— Говоря: «Голиковская проза», Пушкин имел в виду изданные Иваном Ивановичем Голиковым (род. 1735, ум. 1801) «Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России; собранные из достоверных источников и расположенные по годам», вышедшие первым изданием у Н. И. Новикова в Москве, в 12 томах, в 1788—1789 гг., с 18 томами Дополнений (1790—1797). Этот ценный во многих отношениях сборник, которому составитель, Курский купец, отдал много лет труда, отличался витиеватым слогом и тяжелым, а подчас и бестолковым языком. В личной библиотеке Пушкина сохранилось 10 томов «Деяний», равно как и другое издание Голикова; «Историческое изображение жизни и всех славных дел славного Женевца Франца Яковлевича (Франциска-Иякова) Лефорта. Первого любимца Петра Великого.....», М. 1800 (см. Б.Л. Модзалевский, Библиотека А. С. Пушкина, стр. 29—30). «Деяниями» Пушкин впоследствии пользовался, работая над Историей Петра Великого и над «Арапом Петра Великого».

— Якубович — Александр Иванович (род. 1792, ум. 3 сентября 1845), питомец Московского Университетского Благородного Пансиона (где имя его, как отличнейшего воспитанника, было занесено на золотую доску — см. «Русск. Арх.» 1901 г., кн. II, стр. 402), начал службу свою в лейб-гвардии Уланском полку и жил в Петербурге, принимая деятельное участие в театральных шалостях, интригах и других удальских похождениях тогдашней золотой молодежи, в кругу которой был известен как «отчаянный кутила и дуэлист» (Записки П.А. Каратыгина, С.-Пб.1880, стр. 40—41). Есть известие, что он был членом «Зеленой Лампы», собиравшейся у Н.В. Всеволожского. В конце 1817 года Якубович пострадал за участие в ссоре и дуэли между кавалергардом Василием Васильевичем Шереметевым и камер-юнкером графом Александром Петровичем Завадовским: Шереметев жил с известной танцовщицей А.И. Истоминой (воспетою впоследствии Пушкиным в «Евгении Онегине»), за которою безуспешно ухаживал Завадовский. «В начале ноября 1817 года Истомина поссорилась с Шереметевым и переселилась от него к своей подруге Азаровой. Этой ссорой захотел воспользоваться граф Завадовский. Грибоедов, живший тогда вместе с ним, однажды после спектакля привез Истомину в квартиру Завадовского. Это возмутило Шереметева, и он вызвал на дуэль Завадовского, а его приятель, корнет лейб-гвардии Уланского полка А.И. Якубович, известный впоследствии декабрист, вызвал Грибоедова, как участника интриги. Partie carr?e была назначена на 12 ноября. В этот день на Волковом поле, в 2 часа пополудни, состоялась дуэль Завадовского и Шереметева. Первым стрелял Шереметев; пуля задела слегка сюртук Завадовского. Противник, убедившись, что Шереметев имел серьезное намерение убить его, собрался сам сделать то же. Секунданты, среди коих был Б.И. Ион и известный бреттер [П.П.] Каверин, приятель Пушкина и Грибоедова, склоняли Завадовского пощадить жизнь Шереметева. Но сам Шереметев требовал выполнения правил дуэли, грозя потом опять стреляться с обидчиком. Граф Завадовский выстрелил и ранил Шереметева в живот. Рана была смертельная, и Шереметев умер на другой день. Дуэль между Грибоедовым и Якубовичем не могла состояться: надо было отвезти в город раненого Шереметева, а потом Якубович, уже раньше предназначенный к отставке, был арестован, как зачинщик дуэли. Началось следствие, к которому привлекались Грибоедов, Завадовский, Якубович, Истомина... Грибоедов остался безнаказанным, графа Завадовского, говорят, выслали на некоторое время за границу, а Якубович был сослан на Кавказ, в Нижегородский драгунский полк» (Н. К. Пиксанов, Сочинения Грибоедова, т. I, стр. XXVII) — «за неприличный поступок», — как сказано было в приказе о переводе 20 января 1818 г. (П.О. Бобровский, История л.-гв. Уланского полка, прил. к т. II, С.-Пб. 1903, стр. 306). Об этой дуэли очень много говорили в Петербурге, и юноша-Пушкин, естественно, знал все подробности дела и всех участников, в том числе, конечно, и Якубовича. Два года спустя, Якубович встретился с Грибоедовым в Тифлисе, и 23 ноября 1818 г. между ними состоялась дуэль, при чем у Грибоедова пулею Якубовича была разбита кисть левой руки, а Якубович отделался благополучно (пуля пролетела у него под затылком): враги примирились и затем были в добрых отношениях (там же, стр. XXXIII — XXXIV; Записки Н.Н. Муравьева-Карсского — «Русск. Арх.» 1886 г., кн. III, стр. 331 и 332—335). На Кавказе Якубович, человек пылкий и смелый, постоянно участвовал в боевых действиях с горцами и в многочисленных с ними схватках, отличаясь отчаянною храбростью, о которой ходили легендарные рассказы (см. приписываемый И.И. Пущину рассказ: «Четырнадцатое декабря», изд. 2, Лейпциг, s. a., стр. 16). В одной из стычек с черкесами он был ранен пулею в лоб, почему и должен был всегда затем носить на голове черную повязку, придававшую его внешности особенно воинственный, лихой вид. 18 ноября 1821 г. В.К. Кюхельбекер писал из Георгиевска (на Кавказе) поэту В.И. Туманскому: «[Письмо мое] будет к тебе доставлено Александром Ивановичем Якубовичем, — ты его верно знаешь по слуху; советую тебе с ним познакомиться, — он человек, исполненный чувства и благородства и пламенный любовник свободы» («Русск. Стар.» 1890 г., т. 67, стр. 383). Эта любовь к свободе привела пламенного Якубовича, незадолго до восстания, в круг членов Северного Тайного Общества, которые собирались и в его комфортабельной квартире на Мойке, у Красного моста: Рылеев, А.А. Бестужев, кн. А.И. Одоевский, В.К. Кюхельбекер, и др.; многие видели в нем «нечто идеальное, возвышенное: это был Дантон новой революции» (Н.И. Греч, Записки, С.-Пб. 1886, стр. 391); однако, в самый день 14 декабря 1825 г. Якубович вел себя неустойчиво, растерянно и странно, переходя от группы восставших к Николаю и обратно. Верховный Уголовный Суд отнес его к 1 разряду государственных преступников, при чем виновность его была формулирована в следующих выражениях: «Членом Общества не был, но о существовании и о всех мерах его знал с 27-го ноября 1825 г. Он не только видел, что главная цель Общества клонилась к тому, чтобы истребить государя и царствующий дом, но сам из злобной мести намеревался покуситься на жизнь покойного императора; однако, говорит, что несчастная страсть казаться необыкновенным побудила его составить роман об отмщении за перевод его из гвардии в армию. На одном из совещаний он говорил, что для успеха в их предприятии надобно убить ныне царствующего императора, но сам не брался за сие, сказав, что не может быть хладнокровным убийцею. Он предлагал также позволять солдатам и черни разбить кабаки, вынесть из какой-нибудь церкви хоругви и итти ко дворцу. Ему поручено было начальствовать над гвардейским экипажем, почему он и приезжал туда ночью с 13-го на 14-е декабря, узнать, где оный расположен. Поутру, раскаявшись, отказался от сего поручения, обещаясь, однако, быть на площади. Пришед туда с ротами Московского полка, пробыл с мятежниками недолго и представился с раскаянием к государю императору». Якубович был осужден в каторжную работу вечно, но затем, указом 22-го августа, повелено было оставить его в каторжной работе на 20 лет, после чего обратить на поселение в Сибири. Он жил близ Иркутска, а потом в Енисейске, где и умер.

1-2