|
|
[Конецъ октября — начало ноября 1825 г. Михайловское].
Въ глуши, измучась жизнью постной,
Изнемогая животомъ,
Я не парю — сижу орломъ
И боленъ праздностью поносной.
Бумаги берегу запасъ,
Натугу вдохновенья чуждый,
Хожу я р?дко на Парнасъ,
И только за большою нуждой.
Но твой затейливый навозь
Приятно мн? щекотитъ носъ:
Хвостова онъ напоминаетъ,
Отца зубастыхъ голубей
И духъ мой снова позываетъ
Ко изпражненью прежнихъ дней.
Благодарствую, душа моя — и цалую тебя въ твою поэтическую <.....> — съ т?хъ поръ какъ я въ Михайловскомъ я только два раза хохоталъ; при разбор? новой піитик? басенъ, и при посвященіи г<....> г<....> твоего. — Какъ-же мн? не любить тебя? какъ мн? предъ тобой не подличать — но подличать готовъ, а переписывать воля твоя, не стану — смерть моя и только.
Поздравляю тебя, моя радость съ романтической Трагедіею, въ ней-же первая персона Борисъ-Годуновъ! трагедія моя кончена, я перечелъ ее въ слухъ, одинъ, и билъ въ ладоши и кричалъ, ай-да Пушкинъ, ай-да сукинъ сынъ! — Юродивый мой, малой презабавной; на Марину у тебя <........> — ибо она полька, и собою преизрядна — (въ род? К. Орловой, сказывалъ это я теб??). Проччіе также очень милы; кром? капитана Маржерета, который все по <.......> бранится; Цензура его не пропуститъ — Жуковскій говорить что Царь меня проститъ за Трагедію — на врядъ, мой милый. Хоть она и въ хорошемъ дух? писана, да никакъ не могъ упрятать вс?хъ моихъ ушей подъ колпакъ юродиваго, торчатъ! Ты уморительно критикуешь Крылова, молчи, то знаю я сама, да эта крыса мн? кума. Я назвалъ его представителемъ духа Рускаго народа — не ручаюсь чтобъ онъ отчасти не вонялъ. — Въ старину нашъ народъ назывался Смердъ — (см. Госп. Кар.). Д?ло въ томъ, что Крыловъ преоригинальная туша, Гр. Орловъ дуракъ, а мы — разини и пр. и пр.
Я изъ Пскова написалъ теб? было уморительное письмо — да сжегъ. Тамошній Архіерей Отецъ Е?геній принялъ меня какъ отца Е?генія. Губернаторъ также былъ весьма милостивъ, далъ мн? переправить свои стишки-съ. Вотъ каково! Прощай мой милый.
На обороте: Кн. П.А. Вяземскому.
1
Князю П.А. Вяземскому (стр. 167—168). Впервые напечатано в «Русск. Арх.» 1874 г., кн. I, ст. 419—421, но в неправильном расположении частей письма; подлинник (на бумаге — вод. зн.: Гг. X. 1824 Г.) был у гр. С.Д. Шереметева в Остафьевском архиве. Письмо это служит ответом на письмо Вяземского к Пушкину от 16—18-го октября 1825 г. (Переписка, Акад. изд., т. I, стр. 304—305).
— Хвостов, «отец зубастых голубей», — гр. Дмитрий Иванович, известный графоман; сочинения его служили темою для постоянных шуток и насмешек — особенно у Арзамасцев, которые потешались сочинением пародий на многочисленные басни (притчи) и другие стихотворения Хвостова. Подобные пародии воскресил впоследствии Козьма Прутков. В «Русском Архиве» 1866 г. (ст. 478—489) кн. П.А. Вяземский сообщил 10 арзамасских пародий, снабдив их таким объяснением: «Эти притчи писаны в подражание и, сказать можно без хвастовства, довольно удачно, притчам гр. Хвостова, особенно тем, которые заключаются в первом издании, явившемся в свет в первых двух-трех годах минувшего столетия [т. е. «Избранные притчи», С.-Пб. 1802. Б.М.]. Эта книга была нашею настольною и потешною книгою в Арзамасе. Жуковский всегда держал ее при себе и черпал в ней нередко свои Арзамасские вдохновения. Она послужила ему и темою для вступительной речи, при назначении его членом Арзамасского общества»... В одной из притч Хвостова — «Два голубя», на известный сюжет о голубе-странствователе (ср. басню Крылова с тем же заглавием), читаем:
Оставил он гнездо, спустился в поле,
Помахивал крылом мой голубок на воле.
Случились там поставлены силки,
Куды несмысленны валятся голубки.
В них голубок попал, сидел в темнице,
Кой как разгрыз зубами узелки, —
И волю получил; не даром птице
Она пришла... и т. д.
Эта басня пользовалась особенною известностью у Арзамасцев (см. ее в книжке: «Избранные притчи из лучших сочинителей Российскими стихами», С.-Пб. 1802, стр. 162). И. И. Дмитриев, иронизируя в письме к князю Вяземскому (от 6 декабря 1820 г.) над похвалами Хвостову на страницах журнала «Невский Зритель», писал: «Жаль, что не привели в пример чувства [Хвостова], превращенные в прах, голубка с зубами, козла с свиною тушею и проч. Какое ободрение для талантов!» («Стар. и Новизна», кн. II, стр. 142). О Хвостовских голубях с зубами вспоминал также и Булгарин в письме своем к Пушкину от 25 апреля 1825 г. (см. Переписка, Акад. изд., т. I, стр. 208).
— О разборе Вяземского «Новой пиитики басен» см. выше, в письмах №№ 144 и 167 и стр. 436 и 486.
— Окончательно «Борис Годунов» был завершен 7 ноября 1825 г., как помечено на беловой рукописи трагедии; 13 декабря, уже по смерти Александра I, Вяземский сообщал А.И. Тургеневу выписку из этого письма Пушкина — от слов «Поздравляю тебя, моя радость» до: «цензура его не пропустит» — и прибавлял: «Из этой анализы трудно составить себе естетическое понятие о творении, но во всяком случае, хорошо, что он развертывает свое дарование. Впрочем, теперь и вся трагедия, кажется, будет не кстати, хотя и писана, как он говорит, в хорошем духе, и Жуковский даже надеялся на нее. Авось, и без трагедии его участь переменится» (Архив братьев Тургеневых в Библиотеке Академии Наук).
— Характеристику Марины и сравнение ее с Е.Н. Орловой см. еще выше, в письме № 180.
— Слово: «Молчи, то знаю я сама» и т. д. — из басни Крылова «Совет Мышей».
— Критика Вяземского на Крылова заключалась в упомянутом письме его к Пушкину от 16—18-го октября 1825 г. (см. Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 305).
— О «представительстве» Крылова Пушкин высказался в статье своей: «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И.А. Крылова»; см. выше, стр. 499—500, в объяснениях к письму № 177. По свидетельству П.В. Нащокина, «поэта Державина Пушкин не любил, как человека, точно так, как он не уважал нравственных достоинств в Крылове» («Рассказы о Пушкине, записанные П.И. Бартеневым», ред. М.А. Цявловского, М. 1925, стр. 18).
— Граф Орлов — Григорий Владимирович, издатель переводов басен Крылова на французский и итальянский языки; см. стр. 499—500. — По случаю его смерти (23 июня 1826 г., — он умер внезапно, в заседании Сената по делу декабристов, после того, что ему сообщили о тяжкой каре, на них наложенной, — ср. «Русск. Арх.» 1876 г., кн. II, стр. 471) — кн. Вяземский писал Н.А. Муханову из Ревеля 29 июня 1826 г.: «Мне очень жаль графа Орлова. Я его любил, и он был добрый человек. В нем была Европейская благонамеренность в уме и обращении. Пожалуй, говори, что не он писал свои книги; спасибо ему и за то, что, — Русский граф и Русский барин нескольких тысяч душ, — искал он отличия авторского и следовательно признавал его в душе. А большая часть наших баричей презирает ум и чванится презрением своим! Лучше же быть Чупятовым в каталоге, чем в списке государственных вельможей-кавалеров. Иной подлостью покупает звание министра или Андреевского кавалера; Орлов за деньги покупал звание автора. Право, честнее быть в его коже, чем в другой! Кто-то сказал, что hypocrisie du comte Orloff ?tait un hommage qu’une vanit? bien entendue payait ? l’esprit [лицемерие графа Орлова было данью, которую правильно понимаемое тщеславие платило уму]. — Впрочем, перевод басней Крылова есть его творение. В этом предприятии есть ум и чувство и патриотизм и Европейская замашка» («Русск. Арх.» 1905 г., кн. I, стр. 327).
— Псковский Архиерей Евгений, который принял Пушкина, как отца Евгения (т. е., «Евгения Онегина»), — архиепископ Псковский, Лифляндский и Курляндский Евгений Казанцев; питомец Троице-Сергиевой Семинарии, инспектор Петербургской и ректор Троицкой же Семинарий, он, будучи с 1818 г. епископом Курским, был переведен архиепископом во Псков 27 февраля 1822 г. и пробыл таковым до 30 сентября 1825 (т. е. как раз до посещения его Пушкиным), когда переведен был в Тобольск; из Пскова он выехал к новому месту служения в конце ноября 1825 г.; потом он был архиепископом в Рязани и Ярославле, жил, наконец, на покое в Донском монастыре и умер 27 июля 1871 г., 93 лет от роду. Пастырь образованный и просвещенный и известный проповедник, он был близким лицом к знаменитому митрополиту Филарету. Его отношение к Пушкину нам неизвестно. Кстати скажем, что другой архиепископ Евгений, впоследствии — митрополит Киевский, известный ученый и писатель, бывший архиепископом Псковским в 1816—1822 г., — не понимал Пушкина: в 1820 г, он иронически говорил о «Руслане и Людмиле» и о «Пушкинцах» («Русск. Арх.» 1889 г., кн. II, стр. 369, 373, 377—378), а за неделю до смерти своей, узнав о кончине Пушкина, писал И.М. Снегиреву из Киева 15 февраля 1837 г.: «Вот и стихотворец Пушкин умер от поединка. Он был хороший стихотворец, но худой сын, родственник и гражданин. Я его знал во Пскове, где его фамилия» (И.М. Снегирев, «Старина Русской земли», т. I, ки. I, С.-Пб. 1871, стр. 135).
— Губернатор — Б.А. Адеркас (см. письмо № 101 и стр. 355); о его стихотворческих упражнениях ничего не известно, как и о нем самом не дошло до нас никаких рассказов или сообщений, кроме того, что он был отставлен от должности Воронежского губернатора 28 января 1830 г. за служебные упущения и получил строгий выговор («Моск. Ведом.» 1830 г., № 53, стр. 2367—2370). Пушкину приписывается, — но без достаточных оснований, — эпиграмма на Адеркаса, написанная, будто бы, во время его поездки во Псков перстнем на стекле гостиничного окна:
Господин фон-Адеркас,
Худо кормите вы нас:
Вы такой же ресторатор,
Как великий губернатор.
Когда, в конце июля 1826 г., для разведывания о поведении Пушкина, был послан во Псков и в Опочецкий уезд агент правительства А.К. Бошняк, он между прочим дал отзыв и об Адеркасе, при чем мог только отметить, что он — «добрый человек, но слишком беден, чтобы управлять губерниею по-надлежащему; Губернское Правление и губернаторский секретарь делают, что хотят, и посему самому лучшее дворянство, избегая утеснения, уклоняется от выборов» («Былое» 1918 г., № 2 (30), стр. 77).
|