1-2

[Около 12-го сентября 1825 г. Михайловское].

Горчаковъ доставить теб? мое письмо. Мы встр?тились и разтались довольно холодно — по крайн?й м?р? съ моей стороны. Онъ ужасно высохъ — впроччемъ, такъ и должно: зр?лости н?тъ у насъ на с?вер?, мы или сохнемъ или гніемъ; первое все таки лучше — отъ н?чего д?лать я прочелъ ему несколько сценъ изъ моей комедіи, попроси его не говорить объ нихъ, не то объ ней заговорятъ, а она мн? опротивитъ, какъ мои Цыганы, которыхъ я не могъ докончить по сей причин?. Радуюсь однако участи моей п?сни Р?жъ меня. Это очень близкій переводъ, посылаю теб? дикій нап?въ подлинника. Покажи это Вельгорскому — кажется, мотивъ — чрезвычайно щастливый. Отдай его Полевому и съ п?сней. — Сестра мн? пишетъ изъ Москвы — видаешься-ли ты съ нею? Ради Бога докажи Вас. Льв. что элегія на смерть Ан. Льв. не мое произведеніе, а какого нибудь другаго беззаконника. Онъ возклицаетъ «а она его сестр? 15,000 оставила!...» Это напоминаетъ чай которымъ онъ поилъ Милонова — Д?ло въ томъ что конечно Дельвигъ бол?е виновать нежели я. Похлопочи обо мн? душа моя, какъ о брат? —

Сатирикъ и поэтъ любовный
Нашъ Аристипъ и Асмодей,
Ты не племянникъ Анны Львовны
Покойной тетушки моей
Писатель н?жный, тонкій острый
Мой дядюшка — не дядя твой
Но, милый — Музы наши сестры
И такъ ты все-же братецъ мой.

¹ Князю П.А. Вяземскому (стр. 161—162). Впервые напечатано в «Русск. Арх.» 1874 г., кн. I, ст. 423—425, с неверной датой; подлинник (на бумаге — вод. зн.: Гг. X. 1824 Г.) был у гр. С.Д. Шереметева в Остафьевском архиве.

— Горчаков — князь Александр Михайлович (род. 1798, ум. 1883), Лицейский товарищ Пушкина, впоследствии многолетний Министр Иностранных Дел (1856—1883), Канцлер и светлейший князь. С именем Горчакова связаны три законченных стихотворения Пушкина (1815, 1816 и 1819 г.г.) и черновой набросок четвертого (1818—1819); ему же посвящена одна из строф Лицейской годовщины 19 октября 1825 г.; отсюда, говорит П.Е. Щеголев, — «право государственного канцлера быть отмеченным в биографии поэта». — но, добавляет названный исследователь, «мы не причислим его к кругу друзей поэта. Пушкин был необычайно щедр, раздавая свою дружбу, и сколько теперь их, «друзей» поэта, которых он сам звал, так и которых нам как-то неловко называть рядом с именем Пушкина! Горчаков был одним из таких друзей, совершенно не оценивших поэта. Даже к памяти его он не был признателен» (Кн. А М. Горчаков и Пушкин — Соч., ред. Венгерова, т. I, стр. 230—238). В сентябре 1825 г. Горчаков, будучи 1-м секретарем Русского Посольства в Лондоне, возвращался в Петербург и Москву из Спа, где лечился, и заехал в имение своего родного дяди А.Н. Пещурова, Опочецкого Предводителя дворянства (см. выше, стр. 357 и 487) — село Лямоново. К этому времени между однокашниками лежала уже целая пропасть: блестящий карьерист-дипломат и неудачливый коллежский секретарь — опальный поэт были вполне чужды друг другу; но Пушкин, с обычною для него добротою и незлопамятливостью, узнав о приезде Горчакова к Пещурову, «тотчас приехал из Михайловского в Лямоново, и здесь, на проселочной дороге, друзья, действительно, встретились и «братски обнялись». Целый день провел Пушкин у Пещурова и, сидя на постели вновь захворавшего князя Горчакова, читал ему отрывки из «Бориса Годунова» и, между прочим, наброски сцены между Пименом и Григорием»... «В этой сцене», вспоминал впоследствии Горчаков, «было несколько стихов, в которых проглядывала какая-то изысканная грубость и говорилось что-то о «слюнях». Он заметил Пушкину, что такая искусственная тривиальность довольно неприятно отделяется от общего тона и слога, которым писана сцена... — «Вычеркни, братец, эти слюни. Ну к чему они тут?» — «А посмотри, у Шекспира и не такие еще выражения попадаются», возразил Пушкин. — «Да, но Шекспир жил не в XIX веке и говорил языком своего времени», заметил князь. Пушкин подумал и переделал свою сцену» («Русск. Арх.» 1883 г., кн. II, стр. 205—206). Свидание с Горчаковым оставило в Пушкине, как видно из настоящего письма его к Вяземскому, тягостное впечатление, которое он подтвердил и в следующем письме к тому же своему другу — от 15 сентября: «Горчаков мне живо напомнил Лицей; кажется он не переменился во многом — хоть и созрел и следственно подсох. Ты вбил ему в голову что я объедаюсь гонением. — Ох, душа моя, — меня тошнит... но предлагаемое да едят!» (см. № 180). Вяземский кратко отвечал Пушкину 16 октября из своей подмосковной — с. Остафьева: «Я получил твое письмо, а Горчакова видел только мельком» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 304). В это же время Пушкин, слагая вдохновенные строфы «19 октября 1825 г.», одну из них, 10-ю, посвятил Горчакову:

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней.
Хвала тебе — фортуны блеск холодной
Не изменил души твоей свободной:
Все тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой:
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись,
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

— Песня Земфиры из «Цыган»:
Старый муж, грозный муж!
Режь меня, жги меня;
Я тверда, не боюсь
Ни меча, ни огня! и т. д.

1-2