|
|
1-2
13-го іюля [1825 г. Михайловское].
Братъ писалъ мн? что ты въ Ц. С., что онъ переписалъ для тебя мои стихи, а отъ тебя жду жду письма и не дождусь — что ты? Въ Ревел? или еще н?тъ? и что твой Байронъ или Бейронъ (Toi, dont le monde encor ignore le vrai nom!). Сейчасъ прочелъ твои зам?чанія на зам?чанія Дениса на зам?чанія Наполеона — чудо-хорошо! Твой слогъ живой и оригинальной тутъ еще жив?е и оригинальн?е. Ты хорошо сд?лалъ что заступился явно за галлицизмы. Когда нибудь должно же въ слухъ сказать что Руской метафизической языкъ находится у насъ еще въ дикомъ состояніи. Дай Богъ ему когда нибудь образоваться на подобіи французкаго; (яснаго точнаго языка прозы — т. е. языка мыслей —). Объ этомъ есть у меня строфы 3 и въ Он?г. За твоей статьею сл?дуетъ моя о M-d de Sta?l. Но не разглашай этаго: тутъ есть одно Великодушіе поставленное вопервыхъ ради Цензуры а вовторыхъ для вящшаго анонима (родъ онанизма журнальнаго). В?роятно ты уже знаешь Царскую ко мн? милость и позволеніе при?хать во Псковъ. Я справлялся о тамошнихъ операторахъ; мн? рекомендуютъ Всеволожскаго, очень искуснаго коновала; увидимъ. Покам?сть душа моя, я предпринялъ такой литературный подвигъ за который ты меня разцалуешь: Романтическую Трагедію! — смотри молчи-же: объ этомъ знаютъ весьма немногіе. Читалъ ты моего А. Шенье въ темниц?? Суди объ немъ какъ Езуитъ — по нам?ренію. Милый мой! мое нам?реніе обнять тебя но плоть немощна. Прости, прощай — Съ тобою-ли твоя Княгиня-лебедушка? кланяйся ей отъ Арзамасскаго гуся.
13 іюля.
Передо мной моя трагедія. Не могу вытерп?ть чтобъ не выписать ея заглавія: Комедія о настоящей б?д? Московскому Государству, о Ц. Борис? и о Гришк? Отр. Писалъ рабъ Божій Алекс. сын Серг?ев Пушкинъ въ л?то 7333 на городищ? Воронич?. Каково?
На обороте: Его Превосходительству Николаю Михайловичу Карамзину. Въ Царскомъ-Сел{ъ} Пр. дост. Князю П.А. Вяземскому. Почтовый штемпель: Опочка 1825 іюля 20.
1
Князю П.А. Вяземскому (стр. 140—141). Впервые напечатано в «Русск. Арх.» 1874 г., кн. I, ст. 153—155; подлинник (на бумаге — вод. зн.: Гг. X. 1824 г.; запечатано перстнем-талисманом) был у гр. С.Д. Шереметева в Остафьевском архиве.
— Письмо Льва Пушкина, о котором упоминается в начале этого письма, до нас не сохранилось. Князь Вяземский, по пути в Ревель, действительно, останавливался на несколько дней в Царском-Селе у Карамзиных, которым на время своего отъезда оставил сына Павлушу. 4 июля выехав из Петербурга, Вяземский 6 числа прибыл в Ревель и начал здесь морские купанья. На вопрос Пушкина о Байроне или Бейроне Вяземский отвечал 4 августа из Ревеля: «Я полагал, что буду здесь много заниматься: выходит, что ничем и ничего. И мой Бай -или Бей-рон бай бай! За то сам байронствую, сколько могу. Ныряю и прядаю... Здесь есть и Льва Сергеича сестра, — милое, умное, доброе создание, с которою видимся раз десять в день и говорим о племяннике Василья Львовича. У меня до сей поры твоих стихов только вторая часть Онегина, вторая часть Хвостова и еще две безделки. О других стихах слышу, но рука неимет. Недели через две буду в Питере в вырву их сам из когтей Львиных. Его величество, царь зверей и царь твоих стихов читал мне Цыган. Ты ничего жарче этого еще не сделал, и можешь взять в епиграф для поэмы стихи Державина из Цыганской песни:
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица...
«Шутки в сторону, это, кажется, полнейшее, совершеннейшее, оригинальнейшее твое творение» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 252—253).
— Французская фраза означает: «Ты, настоящего имени коего еще не знает мир». Это — начальный стих из послания Альфонса Ламартина к Байрону:
Toi dont le monde encore ignore le vrai nom,
Esprit myst?rieux, mortel, ange ou d?mon,
Qui que tu sois Byron. bon ou fatal g?nie...
— «Замечания на замечания» — небольшая статья кн. П.А. Вяземского «О Разборе трех статей, помещенных в Записках Наполеона, написанном Денисом Давыдовым», появившаяся в «Московском Телеграфе» 1825 г., ч. IV, № 12, июнь, стр. 250—255 (см. также Соч. кн. Вяземского, т. I, стр. 193—197). Замечания Давыдова были вызваны словами Наполеона о ничтожестве действий в Отечественную войну партизанов, организация и работа которых столь много были обязаны трудам Давыдова. С большою похвалою отзываясь о содержании книжки Давыдова, Вяземский попутно останавливался и на литературной стороне ее, — на слоге автора, «уже известного блестящими опытами в слоге военном...». «Образ изложения мыслей и чувств, свойственный автору нашему, носит отпечаток ума быстрого и светлого: живость мыслей и чувств пробивается сквозь сухость предмета и увлекает читателя... Если в оборотах речей», говорит Вяземский: «найдутся галлицизмы, то по крайней мере сабля, очинившая перо нашего военного писателя, чужда сего упрека и должна обезоружить неумолимую строгость Аристархов, которые готовы защищать наш язык от чужеземного язычества с таким же упорством и энтузиазмом, с каким наши воины обороняли от него нашу землю. Усердие похвальное! Пусть целость нашего языка будет равно священна, как и неприкосновенность наших границ; но позвольте спросить: разве и завоевания наши — почитать за нарушение этой драгоценной целости?» и т. д.
— Выражение «метафизический язык» (т. е. отвлеченный) Пушкин употребил и в письме к князю Вяземскому от 1 сентября 1822 г. (см. выше, № 40, стр. 35 и 249), и в других местах: «мы привыкли мыслить на чужом языке, метафизического языка у нас вовсе не существует»; «поэт создал совершенно новый язык и выразил на нем все оттенки своей метафизики»; «опытное и живое перо князя Вяземского победило трудность метафизического языка» (ср. в статьях Н.О. Лернера — «Пушкин и его соврем.», вып. XII, стр. 127—128, и вып. XV, стр. 18—19, а также выше, стр. 249).
1-2
|