Черновое.

[Конецъ мая — начало іюня 1825 г. Михайловское].

[Oblig? de reconna?tre l’indulgence de V. M. au moment m?me de ma disgrace], je me [fer.] serois fait un devoir de [la] supporter ma disgrace dans un respectueux silence si la necessit? [seule peut me contraindre] ne [m’ai] me contreignit a le rompre.

Ma sant? a ?t? fortement alter?e dans ma premi?re jeunesse, jusqu’? present je n’ai pas en le moyen de me traiter. Un anevrisme que j’ai depuis une dixaine d’ann?e exigerait aussi une prompte op?ration. Il est facile de s’assurer de la verit? de ce que j’avance.

On m’a reproch?, Sire, d’avoir jadis compt? sur la g?n?rosit? de votre caract?re, j’avoue qu’aujourd’hui c’est ? elle seule que j’ai recours. Je supplie votre majest? de me permettre de me retirer quelque part en Europe, o? je ne sois pas d?nu? de tout secours

¹ Императору Александру I (стр. 134). Впервые напечатано в «Русск. Арх.» 1870 г., ст. 1171—1172; подлинник — в бумагах Жуковского в Гос. Публичной Библиотеке; писан на такой же бумаге, как и письмо к Жуковскому № 146, при котором он и был послан.

Перевод: «[Обязанный признать снисходительность вашего величества даже в самую минуту немилости ко мне], я поставил бы себе долгом переносить [ее] эту немилость в почтительном молчании, если бы необходимость [одна может побудить меня] не побуждала меня прервать оное.

Мое здоровье было сильнейшим образом расстроено в первой моей молодости; до настоящего времени у меня не было способов лечиться. Аневризм, которым я страдаю лет десять, также требовал бы безотлагательной операции. Легко убедиться в истине моего заявления.

Меня укоряли, государь, в том, что я когда-то рассчитывал на великодушие вашего характера; сознаюсь, что теперь прибегаю единственно к нему. Умоляю ваше величество дозволить мне удалиться куда-нибудь в Европу, где бы я не был лишен всяческой помощи».

— В «воображаемом разговоре» своем с Александром I, относимом к 1825 году, Пушкин также говорил о великодушии императора, на которое рассчитывал: «Я всегда почитал вас, как лучшего из Европейских нынешних властителей (увидим, однако, что будет из Карла X), но ваш последний поступок со мною.... и смело ссылаюсь на собственное ваше сердце — противоречит вашим правилам и просвещенному образу мыслей... — Признайтесь, вы всегда надеялись на мое великодушие? — (Хотя бы то была и правда), это не было бы оскорбительно вашему величеству: вы видите, что я не ошибся в моих рассчетах»...

— Проект прошения, посланный Жуковскому, не получил дальнейшего движения в такой форме: в дело вступила мать поэта, Надежда Осиповна, которая, с одобрения Жуковского и Карамзина, но без ведома самого поэта и его отца, обратилась к Александру I, в конце мая — начале июня, со следующим прошением (на французском языке), черновик которого сохранился в б. Румянцовском Музее (№ 1254) и впервые лишь недавно опубликован М.А. Цявловским в подлинном тексте и в переводе: «Государь! Со всею тревогою уязвленного материнского сердца осмеливаюсь припасть с мольбою к стопам вашего императорского величества о благодеянии для моего сына. Моя материнская нежность, встревоженная его болезненным состоянием, позволяет мне надеяться, что ваше величество соблаговолите простить меня за то, что я утруждаю вас просьбой о благодеянии. Государь, вопрос идет об его жизни. Мой сын страдает уже около 10 лет аневризмом в ноге. Вначале он слишком мало обращал внимания на эту болезнь, и теперь она угрожает его жизни каждую минуту, в особенности потому, что он живет в Псковской губернии, — в месте, где совершенно отсутствует врачебная помощь. Государь! Не отнимайте у матери предмета ее нежной любви! Благоволите разрешить моему сыну поехать в Ригу или в какой-нибудь другой город, какой угодно будет вашему величеству приказать, — чтобы подвергнуться операции, которая одна еще даст мне надежду сохранить его. Смею уверить, что поведение его там будет безупречно. Милосердие вашего величества — вернейшее в этом ручательство, какое я могу вам предложить» («Голос Минувшего» 1916 г., № 1, стр. 44; французский текст — стр. 44—45, в примечании). — Кн. П.А. Вяземский, приехав в Петербург 22 июня, по пути в Ревель, писал своей жене: «Слышал поэму Пушкина «Цыгане». Прелесть и, кажется, выше всего, что он доселе написал. Мать писала государю и просила, чтобы сыну позволили приехать в Ригу или другое место для операции: у него аневризм в ноге; но до сей поры ответа еще нет» («Остаф. Архив», т. V, вып. 1, стр. 47). 11 июля он повторил жене свое сообщение: «Иду обедать к Пушкиным [С. Л. и Н. О.], — дочь Ольга именинница и нездорова. Она очень мила и напоминает брата, от которого получил вчера письмо. Он отпущен во Псков, для лечения своего аневризма, — но не знают, поедет ли. Мать, кажется, еще просила государя, чтобы отпустили его в Ригу, где есть хороший доктор» (стр. 56—57; ср. «Берег» 1880 г., № 74, стр. 4, столб. 1). Дальнейшее движение дела о болезни Пушкина и об его освобождении см. в объяснениях к письмам №№ 151, 153, 155, 156, 160, 161 и след.