24-го марта [1825 г.]. Михайловское.

Вопервыхъ пришли мн? свой адресъ, чтобъ я не докучалъ Булгарину. Рыл?еву не пишу. Жду сперва Войнаровскаго. Скажи ему что въ отношеніи мн?нія Байрона, онъ правъ. Я хот?лъ было покривить душой, да не удалось. И Bowles и Byron въ своемъ спор? заврались; у меня есть на то очень д?льное опроверженіе. Хочешь перешлю? переписывать скучно. Откуда ты взялъ что я льщу Рыл?еву? мн?ніе свое о его думахъ я сказалъ вслухъ и ясно, о поэмахъ его также. Очень знаю что я его учитель въ стихотв. язык? — но онъ идетъ своею дорогою. Онъ въ душ? поэтъ. Я опасаюсь его не на шутку и жал?ю очень что его не застр?лилъ когда им?лъ тому случай — да чортъ его зналъ. Жду съ нетерп?ніемъ Войнаровскаго и перешлю ему вс? свои зам?чанія. Ради Христа! чтобъ онъ писалъ — да бол?е, бол?е!

Твое письмо очень умно, но все таки ты не правъ, все таки ты смотришь на Он?гина не съ той точки, все таки онъ лучшее произведеніе мое. Ты сравниваешь первую главу съ Д. Ж. — Никто бол?е меня не уважаетъ Д. Ж. (первыя 5 п?с. другихъ не читалъ) но въ немъ ничего н?тъ общаго съ Он?г. Ты говоришь о сатир? англичанина Байрона и сравниваешь ее съ моею, и требуешь отъ меня таковой-же! Н?тъ, моя душа, многаго хочешь. Гд? у меня сатира? о ней и помину н?тъ въ Евг. Он. У меня бы затрещала набережная, еслибъ коснулся я Сатир?. Самое слово сатирическій не должно бы находится въ предисловіи. Дождись другихъ п?сенъ.... Ахъ! Еслибъ заманить тебя въ Михайловское!.... ты увидишь что если ужъ и сравнивать Онегина съ Д. Ж. то разв? въ одномъ отношеніи: кто мил?е и прелестн?е (gracieuse) Татьяна или Юлія? 1-ая п?снь просто быстрое введеніе и я имъ доволенъ (что очень р?дко со мною случается.) Симъ заключаю полемику нашу.... Жду П. 3. Давай ее сюда. Предвижу что буду съ тобою согласенъ въ твоихъ мн?ніяхъ литературныхъ. Над?юсь что наконецъ отдашь справедливость Катенину. Это было бы къ стати, благородно, достойно тебя. Ошибаться и усовершенствовать сужденія [наши] свои сродно мыслящему созданію. Безкорыстное признаніе въ ономъ требуетъ душевной силы. Впроччемъ этому буду радъ для Катенина, а для себя жду твоихъ пов?стей; да возьмись за Романъ — кто тебя держитъ. Вообрази: У насъ ты будешь первый во вс?хъ значеніяхъ этаго слова. Въ Европ? также получишь свою ц?ну — во первыхъ какъ истинный талантъ, во вторыхъ по новизн? предметовъ, красокъ etc... Подумай братъ, объ этомъ на досуг?..... да теб? хочется въ Ротмистра!

24 март. Михайловское.

¹ А.А. Бестужеву (стр. 123—124). Впервые напечатано в «Материалах» Анненкова, стр. 126—128, 160—161 (отрывки), в «Отеч. Зап.» 1855 г., № 6, отд. III, стр. 64—65 (отрывки), в «Русск. Слове» 1861 г., № 2, отд. III, стр. 24—27, и в «Русск. Стар.» 1882 г., т. 33, стр. 458—460 (полностью); подлинник — в Библиотеке Акад. Наук (на бумаге — вод. зн. 1820 г.).

— Настоящее письмо служит ответом на письмо Бестужева к Пушкину от 9 марта 1825 г. (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 186—188) с пространными рассуждениями о 1-й главе «Онегина» и с сообщением литературных новостей; Бестужев этим письмом, в свою очередь, отвечал на письмо Пушкина, остающееся нам неизвестным. В начале своего письма Пушкин отвечает Рылееву на его письмо от 10 марта (там же, стр. 188—189).

— «Жду сперва Войнаровского»: 10 марта Рылеев писал Пушкину: «Думаю; что ты получил уже из Москвы Войнаровского. По некоторым местам ты догадаешься, что он несколько ощипан. Делать нечего. Суди, но не кляни. Знаю, что ты не жалуешь мои Думы; не смотря на то, я просил Пущина и их переслать тебе» (там же, стр. 189). Пущин уведомлял Пушкина о высылке сочинений Рылеева из Москвы 12 марта (там же, стр. 189—190).

— «Мнение Байрона, тобою приведенное, несправедливо», — писал Рылеев Пушкину 10 марта: «Поэт, описавший колоду карт лучше, нежели другой — деревья, не всегда выше своего соперника».

— Боульс, Вильям (Bowles; род. 1762, ум. 1850) — английский поэт, автор известных в свое время сонетов и других стихотворений. «В 1821 году Байрон вел полемику с биографом Попа Боульсом по вопросу о том, что предпочтительнее: изображение природы или изображение тленных, искусственных вещей. Байрон держался последнего мнения. Боульс утверждал, например, что корабль заимствует всю свою поэзию от волн, ветра, солнца и пр., а сам по себе ничего не значит; Байрон же, наоборот, говорил, что волны и ветры, сами по себе, без поэзии искусственных предметов, еще не могут составить поэтической картины. Воду можно видеть и в луже, ветер слышать и в трещинах хлева, а солнцем любоваться и в медной посудине, — от этого еще ни вода, ни ветер, ни солнце не сделаются предметами поэтическими. Переходя к возражению Боульса, который утверждал, что описывать деревья достопочтеннее, нежели употреблять свой талант на изображение колоды карт, Байрон говорил, что тут допущено смешение предметов, но что писатель, сумевший сделать поэтический предмет из колоды карт, конечно, выше того, кто вяло описывает деревья, соблюдая, например, только верность внешних их признаков» (Соч. Пушкина, ред. Венгерова, т. VI, стр. 541).

— Мнение, высказанное Пушкиным о Рылееве, нам неизвестно, так как до нас не дошло его письмо к Бестужеву; неизвестны нам и посланные Пушкиным Рылееву замечания на «Войнаровского» в виде отдельной статьи или заметки (см. в письмах № 145 и 148); но и сам Рылеев, и Бестужев считали, что Пушкин ему польстил: «Ты великой льстец: вот все; что могу сказать тебе на твое мнение о моих поэмах. Ты завсегда останешься моим учителем в языке стихотворном», — писал Рылеев 10 марта, Бестужев тоже писал 9 марта: «Ты великий льстец нащет Рылеева и так же справедлив, сравнивая себя с Баратынским в Элегиях, как говоря, что бросишь писать от первого [т.-е., из-за Рылеева] поэмы. Унижение паче гордости. Я, напротив, скажу, что кроме поэм тебе ничего писать не должно». Немного позднее Пушкин определенно высказался о Рылееве в письмах к нему самому (см. № 145) и к кн. П.А. Вяземскому (см. № 144).

— Критикуя «Онегина» за отсутствие в нем «поэтических форм», Бестужев писал: «Конечно, многие картины прелестны, но они не полны. Ты схватил Петербургской свет, но не проник в него. Прочти Байрона [«Дон-Жуана»]: он, не знавши нашего Петербурга, описал его схоже — там, где касалось глубокого познания людей. У него даже притворное пустословие скрывает в себе замечания философские, а про сатиру и говорить нечего... И как зла, и как свежа его Сатира!...» — В своем очередном «Взгляде на Русскую Словесность» («Полярная Звезда на 1825 год», стр. 14) Бестужев писал: «Первая глава стихотворного романа. «Онегин», недавно появившаяся, есть заманчивая, одушевленная картина неодушевленного нашего света, Везде, где говорит чувство, везде, где мечта уносит поэта из прозы описываемого общества, — стихи загораются поэтическим жаром и звучней текут в душу. Особенно разговор с книгопродавцем вместо предисловия (это щастливое подражение Гёте) кипит благородными порывами человека, чувствующего себя человеком. «Блажен, говорит там в негодовании Поэт:

Блажен, кто про себя таил
Души высокие созданья
И от людей, как от могил,
Не ждал за чувства воздаянья!»