|
|
[15-го марта 1825 г. Михайловское].
Братъ Левъ и Братъ Плетневъ!
Третьяго дня получилъ я мою рукопись. Сегодня отсылаю вс? мои новыя и старыя стихи. Я выстиралъ черное б?лье на скоро, а новое сшилъ на живую нитку. Но съ вашей помощію над?юсь что Барыня Публика меня по щекамъ не прибьетъ, какъ непотребную прачку.
Ошибки правописанія зн. препинанія, описки, безсмыслицы — прошу самимъ исправить — у меня на то глазъ недостанетъ. — Въ порядк? піэсъ держитесь также вашего благоусмотр?нія — Только не подражайте Изданію Батюшкова — изключайте, марайте съ плеча. Позволяю, прошу даже. Но для сего труда возьмите себ? въ помощники Жуковскаго, не во гн?въ Булгарину и Гн?дича не во гн?въ Грибо?дову. Эпиграфа или не надо, или изъ A. Chenier. Виньэтку бы не худо; даже можно, даже нужно — даже ради Христа, сд?лайте; имянно: Психея, которая задумалась надъ цв?ткомъ. (Къ стати: что прелестн?е строфы Ж. Онъ мнилъ, что вы съ нимъ однородные и сл?дующей. Конца не люблю). Что, еслибъ волшебная кисть ?. Толстова...
Н?тъ! слишкомъ дорога!
А ужесть какъ мила!
Къ тому-же кром? Уткина, ни чей р?зецъ не достоинъ его карандаша. Впроччемъ это все наружность. Иною прелестью пл?няется.
Перещитавъ посылаемыя вамъ стихотворенія нахожу 60 или около (ибо часть подземнымъ Богамъ непредвидима). Бируковъ, челов?къ просв?щенный; кром? его я ни съ к?мъ д?ла им?ть не хочу. Онъ и въ грозное время былъ милостивъ и жалостливъ. Нын? повинуюсь его приговорамъ безусловно —
Что сказать вамъ объ изданіи? Печатайте [не] каждую піэсу на особенномъ листочк?, исправно, чисто, какъ посл?д. изд. Жук. и пожалуйста безъ ~~~ и безъ — ? — и безъ ====. Вся эта пестрота безобразна и напоминаетъ Азію. Заглавіе крупными буквами — и a la ligne — Но каждую штуку особенно — хоть бы изъ 4 стиховъ состоящую — (разв? изъ двухъ, такъ можно a la ligne и другую).
60 піэсъ! довольно-ли будетъ для 1 тома? Не прислать-ли вамъ для наполненія Ц. Никиту и 40 его дочерей?
Братъ Левъ! не серди Журналистовъ! дурная политика!
Братъ Плетневъ! не пиши добрыхъ критикъ! Будь зубастъ и бойся приторности!
Простите, д?ти! Я пьянъ.
15 марта.
1
Л.С. Пушкину и П.А. Плетневу (стр. 122). Впервые напечатано в «Материалах» Анненкова, стр. 189—190 (отрывок) и в «Библиограф. Записках» 1858 г., № 4, ст. 105—107; подлинник — в б. Румянц. Музее № 1254.
— Единственное издание сочинений К. Н. Батюшкова — «Опыты в стихах и прозе» — было издано в 2-х частях, в 1817 г., Н.И. Гнедичем. Ни Гнедич, ни Жуковский не принимали, кажется, участия в издании «Стихотворений Александра Пушкина», которое было пропущено к печати цензором А.С. Бируковым 8 октября 1825 г., печаталось в Типографии Департамента Народного Просвещения и вышло в свет 30 декабря 1825 г. Эпиграфом к нему Плетнев взял стих Пропорция: «Aetas prima canat Veneres, extrema tumultus» (Prop. II 10, 7). В сборник вошло ровно сто стихотворений, из которых 47 были напечатаны здесь впервые.
— Противопоставляя Гнедича и Грибоедова, Пушкин намекал на их не особенно дружелюбные литературные отношения, хотя к этому времени, вероятно, уже и позабытые: в 1816 году Гнедич (однако, без подписи своего имени, но с псевдонимом «Житель Тентелевой деревни») поместил в «Сыне Отечества» (ч. 31, № 27, стр. 3 и след.) статью: «О вольном переводе Бюргеровой баллады Ленора», направленную против «вольного» перевода этой баллады П.А. Катенина, под заглавием «Ольга» напечатанного в том же журнале — ч. 30, № 27, стр. 186 и след. За Катенина и против Гнедича выступил тогда Грибоедов, поместивший в «Сыне Отечества» за тот же 1816 г. (ч. 31, № 30, стр. 150 и след.) статью: «О разборе вольного перевода Бюргеровой баллады: Ленора». Статья Грибоедова, — человека, тогда еще совершенно неизвестного в литературе, вызвала разные суждения: Батюшков, В.Л. Пушкин, кн. Вяземский благодарили Гнедича за его критику; Батюшков советовал не отвечать Грибоедову ни слова, а В. Пушкин, спрашивая, «откуда взялся рыцарь Грибоедов? Кто воздоил сего кандидата Беседы пресловутой?», — просил, наоборот: «Освободите нас от нелепости.... пишите, браните и наказуйте!» — А. Пушкин позднее, в 1833 г., принял сторону Катенина и Грибоедова: в «Литературных Прибавлениях» к «Русскому Инвалиду» 1833 г. (№ 26), в статье о сочинениях Катенина, он писал: «Первым замечательным произведением г. Катенина был перевод славной Бюргеровой Леноры. Она была уже известна у нас по неверному и прелестному подражанию Жуковского, который сделал из нее то же, что и Байрон в своем Манфреде сделал из Фауста: ослабил дух и формы своего образца. Катенин это чувствовал и вздумал показать нам Ленору в энергичной красоте ее первобытного создания: он написал Ольгу. Но сия простота и даже грубость выражений, сия сволочь, заменившая воздушную цепь теней, сия виселица, вместо сельских картин, озаренных летнею луною, неприятно поразили непривычных читателей, и Гнедич взялся высказать их мнения в статье, коей несправедливость обличена была Грибоедовым» (Подробности и статью Грибоедова см. в Соч. последнего, под ред. Н.К. Пиксанова, изд. Акад. Наук, т. III, стр. 14—25 и 281—282).
— Виньетки при издании Стихотворений Пушкина дано не было.
— Строфы Жуковского, так нравившиеся Пушкину, — из его 6-строфного стихотворения «Мотылек и цветы. (Стихи, написанные в Альбом Н. И. И., на рисунок, представляющий бабочку, сидящую на букете из pensees и незабудок)», помещенного на последних трех страницах «Северных Цветов на 1825 год». — Мотылек с высоты спустился на цветы, плененный их радужным сиянием:
Он мнил, что вы с ним однородные
Переселенцы с вышины,
Что вам, как и ему, свободные
И крылья, и душа даны:
«Но вы к земле, цветы, прикованы. —
Вам на земле и умереть;
Глаза лишь вами очарованы,
А сердца вам не разогреть.
«Не рождены вы для внимания,
Вам не понятен чувства глас;
Стремишься к вам без упования,
Без горя забываешь вас.
Пускай же к вам, резвясь, ласкается
Как вы минутный ветерок:
Иною прелестью пленяется
Бессмертья вестник, мотылек».
Но есть меж вами два избранные,
Два ненадменные цветка;
Их имена, им сердцем данные,
К ним привлекают мотылька.
Они без пышного сияния,
Едва приметны красотой:
Один есть цвет воспоминания,
Сердечной думы — цвет другой.
О милое воспоминание
О том, чего уж в мире нет!
О дума сердца — упование
На лучший, неизменный свет!
Блажен, кто вас среди губящего
Волненья жизни сохранил
И с вами низость настоящего
И пренебрег, и позабыл!
Приведенный выше стих «Иною прелестью пленяется» Пушкин и цитирует несколькими строками ниже.
— Ф. Толстой — граф Федор Петрович Толстой (род. 10 февраля 1783, ум. 13 апреля 1873), уже тогда известный художник-любитель (по образованию и по службе он был моряк, еще в 1804 г. уволенный в отставку с чином лейтенанта), специализировавшийся на медальерном искусстве, которое изучал, между прочим, в Эрмитаже, на образцах классических, коим старался подражать. Служа с 1809 г. в Монетном Департаменте, он в 1828 г. был определен в Академию Художеств для обучения учеников Академии медальерному искусству, в 1828 г. назначен был Вице-Президентом Академии, в 1842 г. получил звание профессора по медальерной части, а в 1849— по скульптуре. Вице-Президентом Академии был до 1859 г., а до 1868 г. — Товарищем Президента. Занимался он и гравированием; большою известностью пользовались его классические рисунки к «Душеньке» Богдановича (1850 г.), а ранее — серия классических же историческо-аллегорических медальонов в память событий Отечественной войны; последние конечно, были хорошо знакомы и Пушкину по очень красивому изданию: «Собрание разных изображений с медалей, представляющих воинские действия, происходившие в 1812, 1813 и 1814 годах», С.-Пб., тип. В. Плавильщикова (40, 1818 г.); в это издание входило 20 гравированных Н.И. Уткиным картинок вне текста на сюжеты: Народное ополчение, Битва Бородинская, Освобождение Москвы, Бой при Малом Ярославце и т. д. — до Покорения Парижа; во главе было изображение Александра I в виде «Родомысла девятогонадесять века». Это издание работ Толстого, гравированное Николаем Ивановичем Уткиным (резец которого Пушкин упоминает двумя строками далее), и дало поэту повод мечтать об участии обоих художников в издании его Стихотворений. В самом начале 1830 г. Пушкин был на литературном обеде у графа Ф.П. Толстого.
— Стихи, приведенные Пушкиным, — из игривой «сказки» И.И. Дмитриева «Модная жена» (1791):
....Однажды быв жена — вот тут беда моя!
Как лучше изъяснить, не приберу я слова —
Не так, чтобы больна, не так, чтобы здорова,
А так... ни то, ни се... как будто не своя.
Супругу говорит: «Послушай, жизнь моя,
Мне к празднику нужна обнова:
Пожалуй, у мадам Бобри купи тюрбан;
Да слушай, душенька, — мне хочется экран
Для моего камина.
А от нее ведь три шага
До английского магазина;
Да если б там еще... нет, слишком дорога!
А ужасть как мила!» — «Да что, мой свет, такое?»
«Нет, папенька, так, так, пустое...
По чести мне твоих расходов жаль».
— «Да что, скажи, откройся смело;
Расходы знать — мое, а не твое уж дело». —
«Меня... стыжусь ... пленила шаль» ... и т. д.
— Бируков — цензор, на рассмотрение которого должно было пойти предположенное издание Стихотворений Пушкина; он пропустил рукопись 8 октября 1825 г., отнесшись к ней очень «милостиво».
— Грозное время — до вступления в Министерство Шишкова.
— В издание, как мы уже указали, вошло всего 100 стихотворений.
— «Царь Никита и 40 его дочерей» — известная нецензурная, но очень остроумная «сказка» Пушкина, относящаяся к 1822 году и входящая в Сочинения одним только началом, в котором есть место, чрезвычайно напоминающее только что приведенную выдержку из «Модной жены» Дмитриева: последний несомненно повлиял на Пушкина, когда тот, желая описать главный недостаток дочерей царя Никиты, писал:
Одного не доставало...
Да чего же одного?
Так, безделки, ничего,
Ничего иль очень мало,
Все равно — не доставало...
Как бы это изъяснить,
Чтобы нам не прогневить
Богомольной важной дуры
Или чопорной цензуры?
(Как быть? — помоги мне бог...)
У царевен и пр.
— Предостерегая Плетнева от «добрых критик», Пушкин имел в виду предыдущие критические статьи Плетнева, в которых он проявлял основную, присущую ему черту характера — снисходительность, доброту. «Положительные, отрадные явления в литературе всегда больше привлекали его внимание, чем отрицательные, дурные», — говорит про Плетнева Л.Н. Майков по поводу совета Пушкина «не писать добрых критик» на текущие явления словесности. «Но Плетнев был не в состоянии последовать этому совету: он всегда чуждался полемики, не старался навязывать свои мнения другим и не стремился обличать то, что считал ошибочным в чужих суждениях. «Вообще, говорил он, — я или очень горд, или очень хладнокровен; потому что всякое вознаграждение нахожу у себя только в сердце, будучи убежден, что в уме другого нет истины для оценки моих слов и мыслей, которые, являясь отрывчато, никогда не доставят постороннему лицу возможности взвесить мое целое». Поэтому-то еще при жизни Пушкина Плетнев предпочел удалиться с поля литературной борьбы, после того, как в литературе обнаружились новые, мало сочувственные ему течения. Правда, после смерти поэта Плетнев решился продолжать начатый им «Современник», но журнал этот в его руках мало принимал участия в новом литературном движении» (Л.Н. Майков. Памяти П.А. Плетнева — в прилож. № 6 к LXX тому «Зап. имп. Акад. Наук», С-Пб. 1892, стр. 28—29). В тон Пушкину и Бестужев писал по поводу Плетневского критического «Письма к графине С. И. С. о Русских поэтах»: «Мне кажется, что Г. Плетнев не совсем прав, расточая в обозрении полною рукою похвалы всем и уверяя некоторых поэтов, что они не умрут, потому только, что они живы, — но у всякого свой вес слов, у каждого свое мнение» («Полярная Звезда на 1825 г.», стр. 19—20). Ср. статью Вяч. Каминского: «Плетнев как критик и публицист» — «Русск. Стар.» 1906 г., № 11, стр. 245—286
|