25-го января [1825 г. Михайловское].

Что ты замолкъ? получилъ-ли ты отъ меня письмо гд? говорилъ я теб? объ Ольдекоп?, о собраніи моихъ элегій, о Татьян?, etc. Въ Цв?тахъ встр?тилъ я тебя, и чуть не задохся со см?ху прочитавъ твою Черту м?стности. Это маленькая прелесть. Чист. Отв?тъ разтянутъ: рифмы слезы, розы завели тебя. Краткость одно изъ достоинствъ сказки эпиграмматической. Сквозь кашель и сквозь слезы очень забавно, но вся мужнина р?чь до за гробомъ ревность мучитъ разтянута и натянута. Еще мучительн?й вдвой? едва-ли не плеоназмъ — Вотъ теб? критика длинн?е твоей піэсы — Да ты одинъ можешь ввести и усовершенствовать этотъ родъ стихотворенія. Руссо въ немъ образецъ, и его пахабныя эпиграммы стократъ выше одъ и гимновъ. — Прочелъ я въ Инвалид? объявленіе о Телеграф?. Что тамъ моего? Море или телега? Что мой Кюхля, за котораго я стражду но все люблю? говорятъ его обстоятельства не хороши — чемъ не хороши? Жду къ себ? на дняхъ брата и Дельвига — покам?сть я одинъ одинешенекъ; живу недорослемъ, валяюсь на лежанк?, и слушаю старыя сказки да п?сни. Стихи не л?зутъ. Я кажется писалъ теб? что мои Цыгане ни куда негодятся: не в?рь — я совралъ — ты будешь ими очень доволенъ. Он?гинъ печатается; братъ и Плетневъ смотрятъ за изданіемъ; не ожидалъ я чтобъ онъ протерся сквозь Цензуру — честь и слава Шишкову! Знаешь ты мое Второе посланіе Цензору? тамъ между проччимъ:

Обдумавъ наконецъ нам?ренья благія
Министра честнаго нашъ добрый Царь избралъ.
Шишковъ уже наукъ правленье восприялъ.
Сей старецъ дорогъ намъ: Онъ блещетъ средь народа
Священной памятью Дв?натцатаго года,
Одинъ въ толп? Вельможъ онъ Рускихъ Музъ любилъ
Ихъ незам?чанныхъ созвалъ, соединилъ
Отъ хлада нашихъ дней спасалъ онъ лавръ единый
Осирот?вшаго в?нца Екатерины etc.

Такъ Арзамасецъ говорить нын? о д?д? Шиш. tempora altri! Вотъ почему я нер?шился по твоему сов?ту къ нему приб?гнуть въ д?л? своемъ съ Ольдекопомъ. Въ подлостяхъ нужно н?которое благородство. Я-же подличалъ благонам?ренно — им?я въ виду пользу нашей словестности и усмиренье кичливаго Красовскаго. Прощай, кланяйся Княгин? — и д?тей поцалуй. Не правда-ли, что письмо мое напоминаетъ le faire [Василья Львовича]? Вотъ теб? и стишки въ его же дух?: Приятелямъ.

Враги мои, покам?сть, я ни слова,
И кажется, мой быстрый гн?въ угасъ;
Но изъ виду не выпускаю васъ
И выберу, когда-нибудь, любова;
Не изб?житъ пронзительныхъ когтей,
Какъ налечу нежданый, безпощадный:
Такъ въ облакахъ кружится ястребъ жадный
И сторожитъ² Инд?екъ и Гусей.
25 генв.

Напечатай гд?-нибудь.
Какъ ты находишь статью что написалъ нашъ Плетневъ? экая ералашь! Ты спишь, Брутъ! да скажи мн? кто у васъ изъ Москвы такъ горячо вступился за Н?мцовъ противъ Бестужева (котораго я не читалъ). Хочешь еще эпиграмму?

Нашъ другъ ?ита, Кутейкинъ въ эполетахъ,
Бормочитъ намъ разтянутый псаломъ:
Поэтъ ?., не становись Фертомъ!
Дьячекъ ?., ты ? въ поэтахъ!

Не выдавай меня, милый; не показывай этаго никому: ?ита бо другъ сердца моего, мужъ благъ, незлобивъ, удаляяйся отъ всякія скверны.

¹ Князю П.А. Вяземскому (стр. 113—114). Впервые напечатано в «Русск. Арх.» 1874 г., ст. 140—143, при чем разбито на два письма (№ 18 и 19) и помещено в обратном, чем следует, порядке, как и в последующих изданиях, — до Академического, где напечатано правильно; подлинник (на бум. без вод. зн.) был у гр. С.Д. Шереметева в Остафьевском архиве.

— Письмо Пушкина об Ольдекопе, о собрании его элегий и о Татьяне — см. выше, под № 107.

— Вот стихотворения кн. Вяземского из «Северных Цветов на 1825 г.» (стр. 208), вызвавшие такой одобрительный отзыв Пушкина:
ЧЕРТА МЕСТНОСТИ.
Прочесть ли вам любовное посланье?
«Рад слушать вас!» — Прошу советов я.
Дом, где сидит владычица моя...
«Позвольте мне вам сделать замечанье.
«Я б не сказал — сидит; да уж и дом,
«Мне кажется, не ладит со стихом.
«Не лучше ли: живет иль обитает,
«И дом сменить на храм, или чертог?
«Любовь во храм и хату претворяет;
«К тому ж к стихам идет высокий слог»...
Так, спесь и мне наречья Муз знакома;
Но здесь в стихе есть местная черта:
Несчастная, младая красота
Сидит в стенах смирительного дома!
К. Вяземской.

ПРОСТОСЕРДЕЧНЫЙ ОТВЕТ.
С подагрою в груди супруг седой,
Предчувствуя уж запах близкий ели,
В последний час, на роковой постели,
Прощаяся с молоденькой женой,
Ей говорил сквозь кашель в сквозь слезы:
«Вдовой тебя оставить больно мне!
Но, ах! еще мучительней вдвойне
Мне страх, что год пройдет, и снова розы,
Моим в гробу ругаясь крепким сном,
Блеснут тебе пред брачным алтарем...
Другой супруг... за гробом ревность мучит.
Ты молода... вдоветь тебе соскучит»...
— «Ох, нет! жена в ответ ему... клянусь,
«Голубчик мой, что твой поклеп обиден!
«Дай овдоветь: вдовства я не боюсь,
«Мне жребий вдов был завсегда завиден!»
К. В.

— Руссо — Жан-Батист (род. 1671, ум. 1741), французский поэт, ученик Буало, известный своими непристойными стихотворениями и остроумными, но крайне злыми, эпиграммами; о нем см. в статьях: А. Попова — «Пушкин и французская юмористическая поэзия XVIII в.» в сб. «Пушкинист», т. II, стр. 204 и сл., и Р.Р. Томашевской — «К вопросу о французской традиции в русской эпиграмме» — в сб. «Поэтика», изд. Academia, Лгр. 1926.

— «Телеграф» — начавший только что выходить, с января 1825 года, под редакцией Николая Алексеевича Полевого (род. 1796, ум. 1846), «Московский Телеграф. Журнал литературы, критики, наук и художеств». Кн. Вяземский вначале горячо покровительствовал этому органу своим сотрудничеством; Пушкин в апреле 1825 г. также держался того мнения, что «должно непременно поддержать журнал» Полевого (см. ниже, письмо № 140), хотя и находил, что он иногда «завирается» (письмо № 144), а самому Полевому писал, что считает «Телеграф», «конечно, лучшим из всех наших журналов» (письмо № 165). Вскоре он, однако, переменил свое суждение о Полевом, а впоследствии относился к нему и с прямым осуждением (см. ниже, письма к нему Пушкина от 27 марта 1830 и 1 января 1831 г.). В № 1 «Московского Телеграфа», вышедшем в Москве около 10 января, было напечатано (стр. 49) стихотворение Пушкина «Телега жизни», посланное поэтом кн. Вяземскому в письме от 29 ноября 1824 г. (№ 107) с разрешением напечатать, но с «пропуском русского титула». Первые две книжки «Московского Телеграфа» были встречены с большим сочувствием и были тотчас переизданы вторым тиснением, при чем во 2-м издании «Телега жизни» оказалась уже на 43-й странице. В № 3 «Телеграфа» была помещена эпиграмма Пушкина (с подписью А.П.): «Журнальным Приятелям», а затем произведения его появились в №№ 12, 13, 17 и 21.

— Стихотворение Пушкина «К морю» («Прощай, свободная стихия») целиком было напечатано лишь осенью 1825 года — в ч. IV «Мнемозины» Кюхельбекера и кн. Одоевского (стр. 102—104), но в 1-м № «Московского Телеграфа» за 1825 год, в прибавлении к переводу статьи В. Скотта«Характер лорда Байрона», появились (стр. 39) первые 7 стихов этой пьесы Пушкина, при чем оно названо: «Прощание с морем».

— Кюхельбекера Пушкин всегда вспоминает с любовью, но и с добродушною усмешкою, каковую тот невольно вызывал к себе своим «несуразным» нравом. Характеризуя отношение к Кюхельбекеру Пушкина, акад. Н.А. Котляревский справедливо говорит, что «в общем суд Пушкина над его другом-писателем был в его пользу: Пушкин признавал в Кюхельбекере вообще писателя и поэта и, в особенности, критика» и «как бы ни было ему ясно все несовершенство его творений, но он его любил глубокой любовью за его ум и сердце. За смешной наружностью и смешными словами Пушкин чувствовал глубину и серьезность духа этого человека. Стоит вспомнить то, что Пушкин писал в своих стихотворениях (не шутливых) о своем друге, чтобы увидать, как много серьезного» и возвышенного было связано в воспоминаниях Пушкина с именем Кюхельбекера» (Соч., ред. Венгерова, т. VI, стр. 269). Некоторые черты Владимира Ленского, с его «душою прямо-гёттингенской», Пушкин взял, несомненно, с Кюхельбекера. — В начале 1825 г. он проживал в Москве, занимаясь преподаванием уроков и изданием, с кн. В.Ф. Одоевским, сборника «Мнемозина». Конец года — событие 14 декабря — положил предел житейской карьере Кюхельбекера: он после восстания бежал из Петербурга, с Сенатской площади, затем был схвачен в Варшаве и после следствия и суда заключен в Шлиссельбургскую крепость; когда, в октябре 1827 г., его перевозили в Динабург, Пушкин неожиданно встретилсяс ним на станции около Боровичей и описал эту трогательную встречу в особой заметке. В стихотворении «19 октября 1825 года», в строфах 13 и 14, он так обращался к Кюхельбекеру:
Служенье муз не терпит суеты:
Прекрасное должно быть величаво;
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты...
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не толь и с нами было.
Мой брат родной по музе, по судьбам?
Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья.
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

— Лев Пушкин к брату своему приехать не мог (его не пустили родители), а Дельвига поэт дождался только в конце апреля 1825 г.
— «Второе послание цензору», написанное в 1824 году, не могло появиться в печати ни при жизни Пушкина, ни вскоре после его смерти; лишь два стиха («Сей старец дорог нам»... и след.) были напечатаны в «Маяке» 1844 года (т. XVI, кн. 31, гл. I, стр. 19). Когда Пушкин узнал о назначении Шишкова Министром Народного Просвещения, он также послал ему «лобзание не яко Иуда-Арзамасец, но яко Разбойник-Романтик» (см. выше, стр. 83, в письме № 86). — «Tempora altri» — значит «другие времена».

— Об Ольдекопе и черновое письмо Пушкина к Шишкову с жалобою на него см. выше, стр. 112, № 116.

— Говоря, что и «в подлостях нужно некоторое благородство», Пушкин цитировал свои собственные слова из написанного около этого времени но в печати появившегося лишь в 1863 г. стихотворения
Сказали раз царю, что наконец
Мятежный вождь Риэго был удавлен...
оно оканчивается словами:
Льстецы, льстецы! старайтесь сохранить
И в подлости осанку благородства.
— Кичливый Красовский — тупоумный, придирчивый цензор (см. выше).

— Кн. Вера Федоровна Вяземская с детьми жила зиму 1824—1825 гг. в Москве; Пушкину еще не было известно, что незадолго до того Вяземские потеряли 6-летнего сына Николеньку, умершего 9 января

— Что значит «le faire Василья Львовича» — не знаем.

— Эпиграмма «Приятелям», под измененным заглавием: «Журнальным Приятелям», была отдана кн. Вяземским Полевому и появилась в № 3 «Московского Телеграфа» за 1825 г., на стр. 215, с подписью: А.П.; Пушкин был недоволен такою переменою, и по его просьбе Булгарин в «Северной Пчеле» 1825 г., № 52, поместил такое заявление: «А.С. Пушкин просил издателей «Северной Пчелы» известить публику, что стихи его сочинения, напечатанные в № 3 «Московского Телеграфа», на стр. 215, под заглавием: «К журнальным приятелям», должно читать просто: «К приятелям». Кн. Вяземский по поводу этой заметки писал Пушкину 7 июня: «Охота тебе была печатать une r?clamation на Телеграф у подлеца Булгарина! Телеграф очень огорчился, а виноват был во всем я. Мне казалось осторожнее прибавить Журнальным, потому что у тебя приятелей много и могли бы попасть не в попад». Пушкин в свою очередь отвечал Вяземскому в начале июля (см. ниже, письмо № 151).

— Говоря о статье Бестужева, Пушкин имел в виду его статью о книге «Русская антология, или образчики русских поэтов, Джона Бауринга, ч. II, помещенную в Булгаринских «Литературных Листках» 1824 г., № XIX — XX, стр. 32—45 (см. в след. письме, № 119). Бестужев «меньше всего знал литературу немецкую в вообще не любил этот язык», говорит Н.А. Котляревский, — «и даже Жуковскому не прощал его любви к немцам»; далее Н. А. Котляревский так передает суждение Бестужева о немцах по поводу сборника Бауринга: «Немцы влияли на нас так же мало, как и англичане; Жуковский первый ввел у нас аллегорическую и, так сказать, неразгаданную поэзию, а уже вслед за ним всё пишущее записало бемольными стихами; хорошо, что Батюшков и Пушкин были против этой манеры. С немецким влиянием можно бы было помириться, если бы у нас были переведены лучшие немецкие памятники, а то мы пробавляемся всё больше мелкотравчатыми балладами. Немцы даже терпению нас не выучили; если на что они повлияли, то разве только на политику» (Н.А. Котляревский, Декабристы. Кн. А.И. Одоевский и А.А. Бестужев-Марлинский. Их жизнь и литературная деятельность, С.-Пб. 1907, стр. 331—332).

— «Наш друг Фита», — эпиграмма на поэта Федора Николаевича Глинку, автора многочисленных духовных стихотворений, — была вызвана переложениями псалмов, которые Глинка около этого времени печатал в журналах, а потом вскоре издал и отдельною книгою: «Опыты священной поэзии», С.-Пб. 1826. Эти переложения подразумеваются и в эпиграмме, которую, по свидетельству бар. А. И. Дельвига («Мои воспоминания», М. 1912, т. I, стр. 52), сочинил бар. А.А. Дельвиг вместе с Боратынским:
Федор Глинка — молодец,
Псалмы сочиняет, и пр....
О Глинке и добром отношении к нему Пушкина см. выше, стр. 228—229, 372. Эпиграмма Пушкина, конечно, напечатана тогда не была.

²Переделано из: «Стережетъ».