25-го января [1825 г. Михайловское].

Благодарю тебя за ты и за письмо. Пущинъ привезетъ теб? отрывокъ изъ моихъ Цыгановъ. Желаю чтобъ они теб? понравились. Жду Пол. Зв?з. съ нетерп?ньемъ, знаешь для чего? для Войнаровскаго. Эта поэма нужна была для нашей словесности. Бест. пишетъ мн? много объ Он?гин? — скажи ему что онъ не правъ: ужели хочетъ онъ изгнать все легкое и веселое изъ области поэзіи? куда же д?нутся сатиры и комедіи? сл?дственно должно будетъ уничтожить и Orlando furioso и Гудибраса, и Pucelle и Веръ-Вера и Реникефуксъ и лучшую часть Душеньки, и сказки Лафонтена, и басни Крылова etc. etc. etc. etc. etc.... Это не много строго. Картины св?тской жизни также входятъ въ область поэзіи, но довольно объ Он?гин?.
Согласенъ съ Бестужевымъ во мн?ніи о Критической [его] стать? Плетнева — но не совс?мъ соглашаюсь съ строгимъ приговоромъ о Жуковскомъ. За чемъ кусать намъ груди кормилицы нашей? потому что зубки прорезались? — Что ни говори, Ж. им?лъ р?шительное вліяніе на духъ нашей словесности; къ тому-же переводный слогъ его останется всегда образцовымъ — Охъ! ужъ эта мн? республика словесности! за что казнитъ, за что в?нчаетъ? Что касается до Батюшкова уважимъ въ немъ нещастія и не созр?вшіия надежды — Прощай поэтъ.
25 Генв.

¹ К.Ф. Рылееву (стр. 112—113). Впервые напечатано в «Материалах» Анненкова, стр. 125 (отрывок), в «Полярной Звезде на 1861 г.» Герцена и Огарева, Лондон. 1861, стр. 76—77, в «Русск. Стар.» 1882 г., т. 33, стр. 456. Одна фраза была приведена в статье В.П. Гаевского о Дельвиге — «Соврем.» 1854, т. XI, VIII, отд. III, стр. 2, примеч. Подлинник в Библиотеке Академии Наук («Пушк. и его совр.,» вып. IV, стр. 45). В.И. Маслов считает («Литературная деятельность К.Ф. Рылеева», Киев. 1912, стр. 310, примеч.), что настоящее письмо следует относить к 1824 г.; между тем, оно писано несомненно в 1825 году, когда у Пушкина был Пущин; кроме того, из ответа Рылеева на это письмо ясно видно, что переписка относится к 1825 г.; наконец, «Цыганы», как известно, были окончены 10 октября 1824 г., а потому не могли быть посланы Рылееву 25 января 1824 г.

— Рылеев, Кондратий Федорович, был лично знаком с Пушкиным, хотя последний покинул Петербург в мае 1820 г., тогда как Рылеев поселился здесь лишь в конце этого года (после женитьбы). Биограф Рылеева, В.И. Маслов, обходит молчанием вопрос о личном знакомстве поэтов; он только указывает, что, «кажется», Рылеев приезжал в Петербург перед свадьбой; а так как она состоялась, вероятно, во второй половине 1819 г. (см. нашу заметку в ж. «Былое» 1925 г., № 5, стр. 28—29), — то знакомство его с Пушкиным могло состояться в это время. — Вопрос о литературных отношениях и суждениях поэтов рассмотрен в упомянутой книге В.И. Маслова: «Литературная деятельность К.Ф. Рылеева», Киев. 1912, стр. 89—91, и в статье В.В. Сиповского: Пушкин и Рылеев — в сборн. «Пушк. и его соврем.», вып. III, стр. 68—78.

— Пушкин благодарит Рылеева за коротенькое и весьма характерное по тону письмо, привезенное Пущиным, начатое в 3-м лице и обращенное «на ты»: «Рылеев обнимает Пушкина и поздравляет его с Цыганами. Они совершенно оправдали наше мнение о твоем таланте. Ты идешь шагами великана и радуешь истинно Русские сердца. Я пишу к тебе ты, потому что холодное вы не ложится под перо; надеюсь, что имею на это право и по душе, и по мыслям. Пущин познакомит нас короче. Прощай, будь здоров и не ленись; ты около Пскова: там задушены последние вспышки Русской свободы; настоящий край вдохновения — и неужели Пушкин оставит эту землю без Поэмы?».

— «С той минуты», пишет Пущин в своих замечательных Записках о Пушкине: «как я узнал, что Пушкин в изгнании, во мне зародилась мысль непременно навестить его», — а потому, собравшись на рождественские каникулы в Петербург и решив навестить сестру свою, Е.И. Набокову, во Пскове, Пущин воспользовался близостью Михайловского и приехал к Пушкину. В Записках своих он с трогательными подробностями и редкою теплотою воспоминаний рассказал о своем посещении изгнанника, к которому приехал рано утром 11 января и в тот же день после полуночи уехал обратно. Перед отъездом Пушкин прочел своему другу «кое-что свое», потом «продиктовал начало из поэмы «Цыганы» для Полярной Звезды и просил, обнявши крепко Рылеева, благодарить за его патриотические Думы» (Записки И.И. Пущина о Пушкине, С.-Пб. 1907, стр. 55—65). Благодарный поэт в своей пьесе «19 Октября 1825 г.» так вспомнил о посещении Пущина:
И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил! —
а через год, посылая ему привет уже в Сибирские рудники, писал 13 декабря 1826 г.:
Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье.
Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней.

— Рылеев нашел посланный ему Пушкиным отрывок из «Цыган» прелестным (см. его письмо к Пушкину от 12 февраля 1825 г. — Акад. изд. Переписки Пушкина, т. I, стр. 177—178); этот отрывок появился в «Полярной Звезде на 1825 г.» (стр. 24—27). Альманах вышел в свет лишь 21 марта 1825 г. (Н. Синявский и М. Цявловский, Пушкин в печати, М. 1914, стр. 24), но в нем не было новых отрывков из Рылеевского «Войнаровского», который в начале этого же 1825 г. вышел отдельною книжкою в Москве. Письмо Бестужева к Пушкину с суждениями об «Евгении Онегине» до нас не сохранилось.

— «Orlando Furioso» («Неистовый Орланд») — романтическая сказочная поэма итальянского поэта Ариосто (род. 1774, ум. 1833); несколько октав из одной песни этой поэмы Пушкин перевел осенью 1825 г.; ясные следы влияния Ариосто на Пушкина заметны в «Руслане и Людмиле».

— «Гудибрас» — сатирическая повесть английского поэта Самуила Бутлера (род. 1612, ум. 1680), в которой остроумно высмеиваются бывшие в Англии, в конце правления короля Карла I, секты пуритан и индепендентов. Кавалер Гудибрас и его конюх Реф, — герои этой исполненной живости и резких шуток поэмы, — напоминают отчасти Дон-Кихота и Санхо-Пансо.

— «Pucelle d'Orleans» («Орлеанская Девственница») — известная сатирическая вольная поэма Вольтера; Пушкин с юных лет очень ее любил и хорошо знал; когда, в марте 1818 г., его приятель Кривцов уезжал в Англию, Пушкин прислал ему экземпляр «Pucelle», сопроводив его посланием, в котором рекомендовал отъезжающему по этой «святой Библии Харит» «молиться своей Венере благочестивою душой». Следы влияния этой поэмы часто заметны в ранних произведениях Пушкина, — напр., в «Руслане и Людмиле». В 1825 г. Пушкин начал «вольный» перевод «Девственницы» («Я не рожден святыню славословить»), но далее 25-ти стихов не пошел, а в 1833 г. в «Мыслях на дороге» писал, имея в виду «Pucelle», что Вольтер, «не владея верхом поэзии», только «однажды, в своей старости, стал истинным поэтом, когда весь его разрушительный гений со всею свободою излился в циничной поэме, где все высокие чувства, драгоценные человечеству, были принесены в жертву демону смеха и иронии»; в 1836 г., в статье «Последний из родственников Иоанны д’Арк» (в «Современнике»),он приводил одно резкое мнение английского журналиста, очевидно, вполне его разделяя: «Новейшая история не представляет предмета более трогательного — жизни и смерти Орлеанской героини; что же сделал из того Вольтер, сей достойный представитель своего народа? Раз в жизни случилось ему быть истинно поэтом, — и вот на что он употребил вдохновение! Он сатаническим дыханием раздувает искры, тлевшие в пепле мученического костра, и как пьяный дикарь пляшет около своего потешного огня... Вольтер, окруженный во Франции врагами и завистниками, на каждом своем шагу подвергавшийся самым ядовитым порицаниям, почти не нашел обвинителей, когда явилась его преступная поэма» и т. д. Об отношении Пушкина к «Pucelle» см. во вступительной статье С.С. Мокульского к русскому переводу поэмы, изд. Всемирной Литературы, 1924 г.

— «Вер-Вер» («Vert-Vert») — юмористическая поэма Жана-Батиста-Луи Грессе (род. 1709, ум. 1777), остроумная, веселая, отчасти фривольная; в ней в изящных стихах описывается трагическая смерть «благочестивого» попугая («Вер-Вера»), сперва воспитанного в женском католическом монастыре визитандинок, а затем попавшего в дурное общество, при чем обрисованы мелкие страсти, в этом монастыре царившие. Поэма была очень популярна во Франции и многие ее стихи вошли в пословицу. Полное собрание сочинений Грессе, в 3-х томах, в Парижском издании 1823 года, сохранилось в библиотеке Пушкина (Б.Л. Модзалевский, Библиотека А.С. Пушкина, С.-Пб. 1910, стр. 242, № 955).

— «Реникефукс» или «Рейнеке-Лис» («Reineke-Fuchs») — фламандская поэма, — из цикла средневековых сатирических поэм о лисе-проходимце, весьма распространенных во Франции, Германии и Фландрии; в этих поэмах заключалась сатира на феодальное общество. Популярность «Рейнеке-Лиса» возобновилась благодаря известной ее обработке, исполненной Гёте. «Le Roman du Renart» сохранился в библиотеке Пушкина (там же, стр. 323, № 1324 и 1325).

— «Душенька» — известная шутливая поэма Ипполита Федоровича Богдановича (род. 1743, ум. 1803), впервые изданная в 1783 г.; в издании 1794 г. она сохранилась в библиотеке Пушкина, равно как и Собрание сочинений Богдановича (изд. 1818—1819; см. там же, стр. 13—14, № 40 и 42).

— Лафонтен, Жан (род. 1621, ум. 1695) — знаменитый баснописец и автор шутливых скабрёзных contes — сказочек и рассказов в стихах (см. там же, стр. 265—266, № 1060—1062).

— Критическая статья Плетнева — «Письмо к графине С. И. С. [т.-е., Софье Ивановне Соллогуб, рожд. Архаровой] о русских поэтах», появившееся в «Северных Цветах на 1825 г.» (в которых было помещено первою статьею в отделе Прозы, стр. 1—80). Пушкин незадолго до того получил альманах Дельвига, что? видно из следующего письма его к кн. Вяземскому — от 25 февраля, за № 118, в котором он высказал и свое мнение о статье Плетнева, назвав ее «ералашью», а в письме к самому Плетневу, до нас не дошедшем, просил его ввести какие-то поправки в начавшегося уже печатанием «Евгения Онегина»; Плетнев ответил на это письмо Пушкина 22 января, сообщив, что вносить поправки уже поздно, так как 1-й лист «Онегина» уже отпечатан в количестве 2400 экземпляров, и прося поэта высказаться «прямее» о его статье в «Северных Цветах» (см. Акад. изд. Переписки Пушкина, т. I, стр. 166—168); Пушкин написал Плетневу более подробно свое мнение (это письмо до нас также не сохранилось) — и Плетнев письмом от 7 февраля благодарил его за откровенное суждение (там же, стр. 174—177). — В статье своей Плетнев, отвечая гр. Соллогуб на сделанный ему упрек «в пристрастии к русским поэтам» и на подозрение русских литераторов в том, будто они умышленно грешат, пропуская без внимания лучшие произведения французской поэзии и возражая на мнение графини, что трудно указать, кто бы из наших поэтов заменил то удовольствие, которое чувствует она, «читая любимого своего Ламартина», — (осмелился во всем ей противоречить» и для доказательства того, что она «едва ли не пристрастнее» его, дает обзор деятельности русских поэтов, начиная с Державина, который «всех выше, вдохновеннее, разнообразнее, оригинальнее между поэтами нашими», а затем последовательно говорит о Капнисте, Богдановиче, Хемницере, Сумарокове, Дмитриеве, Крылове, Нелединском-Мелецком, Жуковском; с последнего, по мнению Плетнева, начинается новый период нашей поэзии. «Представляя вам Жуковского, я начинаю говорить о таком поэте, который дал совсем другое направление своему искусству. Соединяя превосходный дар с образованнейшим вкусом, глубочайшее чувство поэзии с совершенным познанием таинств языка нашего, все правила стихотворства со всеми его видоизменениями и отступлениями от условий места и времени, он дал нам почувствовать, что поэзия, кроме вдохновения, должна покоряться труднейшему искусству... Одним словом, это первый поэт золотого века нашей словесности» и т. д. в том же восторженном роде. Про Батюшкова Плетнев выразился, что тот «стоит на особенном, но равно прекрасном поприще. Он создал для нас ту элегию, которая Тибулла и Пропорция сделала истолкователями языка Граций. У него каждый стих дышит чувством. Его гений в сердце» и т. д. — Далее Плетнев говорит о Пушкине, что он «в продолжение последних четырех лет обогатил новейшую словесность нашу тремя поэмами, которые доставили бы ему славу не только во Франции, но и в Англии. Я не смею сравнивать его ни с кем из нынешних французских стихотворцев, потому что он столько же выше их, сколько у нас Ломоносов был выше своих современников-литераторов. Его гений с такою же легкостью переносится в область вымыслов, как и срисовывает великолепные картины природы... Пробегите ряд всех трогательных мест в его поэмах, соберите его небольшие стихотворения, сии быстрые излияния кратковременной задумчивости или внезапной грусти: в них поразят вас и звуки, и краски, и чувства своею точностию, естественностию, простотою и силою» и т. д. Сказав о Гнедиче, Д. Давыдове, князе П.А. Вяземском, Ф. Глинке, Рылееве, А. Крылове, Боратынском, Языкове, Кюхельбекере, М. Дмитриеве, Писареве, Туманском и Козлове, Плетнев считает законченным свой ответ и доказанным свое оправдание.

— Суждение о Жуковском и о своем литературном отношении к нему Пушкин высказал еще в письме к кн. Вяземскому от 25 мая 1825 г., по поводу статьи Вяземского: «Жуковский. Пушкин. О новой пиитике басен» (см. стр. 131 и прим., стр. 436); в статье этой Вяземский, между прочим, писал: «С удовольствием повторяем здесь выражение самого Пушкина об уважении, которое нынешнее поколение поэтов должно иметь к Жуковскому, и о мнении его относительно тех, кои забывают его заслуги: дитя не должно кусать груди своей кормилицы. Эти слова приносят честь Пушкину, как автору и человеку» («Моск. Телегр.» 1825, № 4, февр.; Полн. Собр. Соч., т. I, стр. 181). Ответ Рылеева о Жуковском см. в Акад. изд. Переписки Пушкина, т. I, стр. 177.