|
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46
Пушкинская философия истории с наибольшей яркостью и художественной обобщенностью отразилась в «Медном всаднике» (1833). Здесь вновь развивается тема патриотической гордости мощью русского государства и созидательными силами русской нации. Здесь же воплощены темы о двух тенденциях — «тиранической» и преобразовательной — в деятельности Петра, о соотношении интересов государства и личности, о правах «маленького человека».
Вся композиция поэмы определяется антитезой «мощного властелина судьбы», Петра Великого, представленного в сверхличном плане, и «бедного» Евгения, живущего исключительно в сфере забот о своем личном маленьком счастье. Антитеза общих и частных целей лежала уже в основе «Полтавы»; как и в «Медном всаднике», сверхличный образ Петра торжествует в «Полтаве» над миром личных интересов и стремлений. Та же контрастность и в картинах Петербурга, нарисованных в «Медном всаднике». Во вступлении Петербург изображается в парадном обличии мощи, богатства и силы. Главенствующая черта Петербурга в этом описании — это его «стройность»; «Громады стройные теснятся», «Люблю твой строгий, стройный вид», «В их стройно зыблемом строю». Наводнение нарушает эту «стройность», обнажает изнанку Петербурга: «Обломки хижин, бревна, кровли... Пожитки бледной нищеты... Гроба с размытого кладбища...». Изображение Петербурга в «Медном всаднике» является дальнейшим развитием антитезы, намеченной в стихотворении:
Город пышный, город бедный. Дух неволи, стройный вид... |
«Медный всадник». Автограф Пушкина.
В связи с проходящим через всю поэму сопоставлением образов силы и слабости, пышности и бедности, «стройности» и обусловленной ею «неволи» — в «Медном всаднике» обнаруживаются два стилистических течения, то сливающихся друг с другом, то обособляющихся и создающих яркий поэтический контраст. Это, с одной стороны, прозаически сниженное повествование, с другой — торжественный лирический пафос.
В «Медном всаднике», в сущности, одно только действующее лицо — бедный чиновник Евгений. Его восстание против беспощадной исторической силы, олицетворяемой в образе Петра, составляет всю фабулу поэмы. Отсюда ее необыкновенная идейная и художественная выразительность. Из «недосказанности» фабулы — и «загадочность» замысла поэмы, побуждавшая многих исследователей объяснять ее как аллегорию, прибегая для этого к разным натяжкам. Эти истолкования только затемняли поэтический ясный смысл поэмы. Самым точным и правильным остается до сих пор объяснение Белинского, который видел ключ к идее «Медного всадника» в «беспрестанном столкновении» Евгения с «кумиром на бронзовом коне». «Мы понимаем смущенною душою, — писал Белинский, — что не произвол, а разумная воля олицетворены в этом медном всаднике... И смиренным сердцем признаем мы торжество общего над частным, не отказываясь от нашего сочувствия к страданию этого частного... При взгляде на великана... мы... сознаемся, что этот бронзовый гигант не мог уберечь участи индивидуальностей, обеспечивая участь народа и государства; что за него историческая необходимость...» (XII, 188). И в самом деле, признавая огромное значение исторического дела Петра, Пушкин сочувственно изобразил трагедию «безумца бедного» Евгения.
«Медный всадник» своим содержанием полемически направлен против идей, развитых в трех стихотворениях Мицкевича: «Памятник Петра Великого», где описывалась беседа Мицкевича с Пушкиным о самодержавии Петра; послание «Русским друзьям», где Мицкевич упрекал «русских друзей», в частности Пушкина, за их «примирение» с правительством Николая I, и «Олешкевич», где давалась картина наводнения 1824 года и содержалась критика царствования Александра I. Мицкевичем были затронуты темы наводнения, фальконетовского памятника, а вместе с тем и общий вопрос о значении петровского самодержавия. В глазах Мицкевича Петр был только «царь-кнутодержец в римской тоге». Скала памятника сравнивалась в стихотворении Мицкевича с водопадом. «Блеснет солнце свободы, — говорилось дальше, — и западный ветер согреет эту страну: что же станется тогда с водопадом тирании?». Но Пушкин в «Медном всаднике» дал оценку Петру с точки зрения русского патриота, верного декабристским традициям. В символическом образе «Медного всадника» он показал и жестокое начало в Петре и его прогрессивную творческую силу, воплотившуюся в основанном им Петербурге. Однако пушкинская поэма далеко выходила и за пределы вопроса о самодержавии Петра и о русском самодержавии вообще. Здесь впервые поставлены были более общие вопросы, разрешением которых занималась позднейшая литература: о трагическом противоречии между «общим» и «частным», о жертвах, каких требует поступательное движение истории, о правах «маленьких людей».
Пушкин предвидел негодование, которое возбудит появление мелкого чиновника в роли героя поэмы. В вариантах рукописи «Медного всадника» имеются строки (V, 445):
Допросом музу беспокоя, Мне скажут, может быть, опять, Зачем ничтожного героя Взялся я снова воспевать... |
Эта же тема была еще более заострена и развернута в неоконченной поэме «Езерский», которую Пушкин начал в конце 1832 года и мотивы которой использовал в «Медном всаднике»:
Допросом музу беспокоя, С усмешкой скажет критик мой: «Куда завидного героя Избрали вы! Кто ваш герой?» — А что? Коллежский регистратор. Какой вы строгий литератор! Его пою — зачем же нет?
Он мой приятель и сосед. Державин двух своих соседов И смерть Мещерского воспел...
Заметят мне, что есть же разность Между Державиным и мной, Что красота и безобразность Разделены чертой одной, Что князь Мещерский был сенатор, А не коллежский регистратор... |
«Коллежский регистратор», который должен был быть героем поэмы, являлся здесь потомком знатного боярского рода Езерских. Протест его против Петра в таком случае имел бы слишком ограниченный смысл: это был бы протест униженного представителя старого боярства против реформ, лишивших боярство прежних привилегий. Пушкин бросил первоначальный план и, перейдя к «Медному всаднику», сохранил в тексте поэмы только намек на происхождение своего героя из знатного старинного рода:
Прозванья нам его не нужно, Хотя в минувши времена Оно, быть может, и блистало, И под пером Карамзина В родных преданьях прозвучало... |
Строфы «Езерского», заключавшие в себе историю рода Езерских, Пушкин переработал в «Родословную моего героя» и напечатал отдельно в «Современнике» в 1836 году. Самый же «Медный всадник» не был напечатан по цензурным причинам. Пушкин записал в дневнике 14 декабря 1833 года: «Мне возвращен Медный Всадник с замечаниями государя. Слово кумир не пропущено высочайшею ценсурою; стихи
И перед младшею столицей Померкла старая Москва, Как перед новою царицей Порфироносная вдова — |
вымараны. На многих местах поставлен (?), — все это делает мне большую разницу» (XII, 317).
«Медный всадник» был напечатан только после смерти Пушкина в 1837 году, с вынужденными поправками Жуковского.
Пушкинские взгляды на Петра, художественно преломившиеся в «Медном всаднике», отразились и в его исторических изучениях Петра и петровской эпохи. Как уже упоминалось выше, Петр Великий в глазах Пушкина был одновременно Робеспьером и Наполеоном, «воплощением революции». Этот взгляд на Петра должен был явиться основой задуманного им исторического труда. Он набросал программу введения, которое должно было дать картину состояния России к моменту воцарения Петра. Пушкин составил обширнейший конспект десяти томов «Деяний Петра Великого» И. И. Голикова, внеся в него дополнения из некоторых других источников (Штелин, Туманский, Шафиров, Лемонте).
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46 |