1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46

Ирония Пушкина относилась к Надеждину и, в особенности, к Булгарину, который в статье о седьмой главе «Евгения Онегина» повторял резкие суждения Надеждина. В этой статье, появившейся в 1830 году, Булгарин упрекал Пушкина за то, что он, пропуская без внимания «подвиги» официозных героев николаевской России, изображает «бесцветные» бытовые картины и «ничтожные мелочи». Издеваясь над тем, что Пушкин в «пиитическом» описании выезда Лариных из деревни перечисляет все их пожитки — «кастрюльки, стулья, сундуки, горшки, тазы et cetera», Булгарин замечал: «Мы никогда не думали, чтоб сии предметы могли составлять прелесть поэзии, и чтоб картина горшков и кастрюль... была так приманчива». Как бы в ответ на эти упреки Пушкин в «Домике в Коломне» перенес действие на кухню и ввел в число действующих лиц «стряпуху Феклу» и «Маврушу» — любовника Параши, переодетого кухаркой.

Белинский писал впоследствии, имея в виду педантские придирки Надеждина, подхваченные Булгариным: «"Домик в Коломне" мы считаем одним из замечательных произведений, в котором, под легкою, небрежною формою и при видимой незначительности содержания, скрыто много искусства. Эта пьеса доказывает ту простую истину, что жизнь, лишь бы искусство верно воспроизводило ее, всегда высоко для нас занимательна, и что люди, ищущие в произведениях искусства только эффектных сюжетов, не понимают ни жизни, ни искусства» (XII, 176—177).

Демократической тенденцией пронизаны и «Повести Белкина», ознаменовавшие крупный шаг в развитии русской реалистической прозы.

9 декабря 1830 года из Москвы Пушкин известил по секрету П. Плетнева: «Написал я прозою пять повестей, от которых Баратынский ржет и бьется — и которые напечатаем также Anonyme. Под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает» (XIV, 133). Под заглавием «Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А. П.», с предисловием «От издателя», представляющим как бы соединяющую остальные «повести» самостоятельную шестую новеллу, книга вышла в свет в октябре 1831 года.

Связанные между собой образом рассказчика, эти повести, каждая по себе, имели разные задания.

В основу «Выстрела» легли автобиографические воспоминания кишиневского периода и воспоминания о дуэльных встречах и рассказах. Создавая романтический образ Сильвио, Пушкин исходил прежде всего из ряда реальных черт своих современников: Толстого — «американца», М. Лунина, А. Якубовича. На типичность подобного явления в дворянской среде эпохи указывают и аналогичные изображения в произведениях А. Марлинского, из которых Пушкин подыскивал эпиграфы для «Выстрела» («Роман в семи письмах», «Вечер на бивуаке»). В «Выстреле» был развит и мотив отсроченной дуэльной мести. Подобные случаи были известны Пушкину и из жизни (например, нашумевшая дуэль декабриста Якубовича). Военная дворянская среда, которую Пушкин хорошо знал, характеризуется в «Выстреле» беглыми упоминаниями имен бесшабашного гусара А. Бурцева и поэта-партизана войны 1812 года Д. В. Давыдова, с которым Пушкин был лично близок.

«Выстрел» соединяет в себе романтические элементы с реалистическим изображением конкретного быта. Героика «таинственной» повести переплетается здесь с повествованием о соседях — уездных пьяницах, с их пошлой обыденщиной, с их «икотою и воздыханиями». Только Сильвио выделяется из этой среды как человек с загадочным прошлым, с демонической внешностью и страстностью натуры. Ему, умному несчастливцу, противопоставлен образ счастливца — графа, знатного баловня судьбы. «Выстрел» отличается от других повестей Белкина самостоятельным образом рассказчика повести, военного, имеющего «от природы романтическое воображение».

«Выстрел» пролагал дорогу изображению особого слоя русского общества в таких повестях, как «Фаталист» Лермонтова, «Бреттер» Тургенева.

Не выдающийся герой, однако человек недюжинных задатков, Сильвио показан Пушкиным как типическая фигура. Он пытается стать выше среды и выразить свою неудовлетворенность окружающей его действительностью. В окружающей жизни Сильвио не находит себе места, он гибнет в борьбе за освобождение Греции. В этом финале Пушкин впервые чутко наметил трагические черты и безысходное положение человека, обреченного на бездействие, — черты, по-новому изображенные впоследствии Тургеневым в эпилоге к «Рудину».

Действие «Метели» Пушкин отнес ко времени Отечественной войны, используя в этой повести свои наброски предыдущих лет. На историческом фоне «времени славы и восторга», памятного по отроческим впечатлениям, Пушкин нарисовал в тонах добродушной иронии семью помещиков и их дочь, воспитанную на французских романах. В центре повести именно роман уездной барышни с бедным армейским прапорщиком. Вся повесть написана в тоне, пародирующем не столько русские сентиментальные повести, сколько черты сентиментального уклада самой жизни, с мягкой иронией над стариками и пылкою страстью молодежи, над клятвами вечной любви, свиданиями, перепиской, с иронией над мещанскими привычками и склонностями «чувствительных» уездных барышень, их сувенирами, снами, письмами, экзальтированностью и побегами из родительского дома в расчете на позднейшее благословение.

Рассказ о гусарской ветрености (венчание с чужой невестой) дал Пушкину возможность иронически изобразить и тип чувствительного Владимира и тип раненого романтического героя Бурмина, с его «интересной бледностью», перевязанной рукой, «насмешливым умом» и речами, взятыми напрокат из «Новой Элоизы» Руссо.

Жанр своей повести, разрушающей традиционные каноны, Пушкин как бы характеризует эпиграфом из «Светланы» Жуковского; эпиграф из «Светланы» в 1830 году уже заранее обнаруживал слегка ироническое отношение Пушкина к сюжету. Счастье, дважды идущее в руки Владимира (согласие Маши, а затем согласие ее родителей), все же не дается ему; наоборот, Бурмин, вопреки несчастливой случайности, символизируемой метелью, кончает счастливой развязкой.

«Гробовщик» — повесть из городской жизни. Смысл «Гробовщика» в трезвом отношении художника к повседневной действительности, в наблюдении самых разнообразных ее сторон.

Если «Выстрел» и «Метель» посвящены изображению военного и мелкопоместного быта, то в «Гробовщике» Пушкин изобразил жизнь совершенно иного социального слоя — мелкого мещанства, ремесленников. Образцы подобной повести в русской литературе были еще чрезвычайно редки и случайны и не выходили из рамок нравоучительного повествования. У Пушкина впервые повесть такого рода звучит как равноправная с другими. Впервые героями становятся представители цеха: сапожник, портной, булочник, переплетчик, гробовщик. До Пушкина в этом направлении делались эпизодические попытки (Запольский, Погорельский-Перовский). Пушкин сам упомянул не только почтальона из «Лафертовской маковницы» Погорельского, но и стихи А. Е. Измайлова о будочнике Фадеиче. Сам же Пушкин намекнул и на другие примеры реалистического изображения своего гробовщика, упомянув о могильщиках из «Гамлета» Шекспира и «Ламермурской невесты» Вальтер Скотта; с последними он, однако, уже расходится, по его же заявлению в своей повести, «из уважения к истине».

Подчеркивая реалистические элементы своей повести («сия повесть не вымышленная»), Пушкин изображал подлинный быт ремесленников — своеобразной прослойки столиц, на которую позже обратил внимание и Гоголь.

Трезвый реалистический взгляд на вещи характерен и для «Гробовщика» в целом. Его фантастический сюжет в последних строчках снимается реалистической мотивировкой: все было только сном. За таинственным ударом в дверь показывается веселая физиономия честного сапожника; в жуткий момент крика мертвецов эту картину разрушает солнечный свет; перед открытыми на действительный мир глазами встает реальная картина.

По своему значению для последующей русской прозы «Гробовщик», как и «Станционный смотритель», занимает совершенно исключительное место. От них отправлялся Гоголь и его школа — гуманистическая и демократическая в своих основных тенденциях.

«Станционный смотритель» в еще большей мере, чем «Гробовщик», явился этапной повестью русской литературы. Пушкинская новелла как бы полемизирует с сентиментальной традицией в изображении обольщения девушки и дает совершенно иную, реалистическую и по-новому разработанную гуманистическую трактовку темы, сводя идеализированных героев на повседневную почву, заменяя отвлеченных представителей зла и поруганной невинности живыми, социально осмысленными фигурами русской жизни. Дуня — не мертвая схема, но живой человек, любящий Минского, но вместе с тем страдающий и за отца. Судьба героини заслоняется для Пушкина трагедией Самсона Вырина. В центре повести новая линия пушкинского творчества — рассказ о «сущем мученике четырнадцатого класса, огражденном своим чином токмо от побоев, и то не всегда», о страшном одиночестве этого покинутого дочерью «маленького» человека, о его попытках протеста, незаслуженных оскорблениях и гибели. Этим подлинно гуманистическим отношением к страданиям отдельных незаметных людей, равноправно с высокими героями поставленных в качестве объектов художественно-психологического изображения, Пушкин открыл в русской литературе путь «маленьким», «бедным» людям.

В последней из «Повестей Белкина» — «Барышне-крестьянке», наряду с литературным заданием — пародированием традиционных романтических ситуаций, отражены впечатления Пушкина от русского поместного быта и с тонкой иронией высмеяна англомания крепостников.

Переводя тему традиционного романа детей двух враждующих родов в шутливый тон, Пушкин устами Муромского говорит своей героине: «... или ты к ним питаешь наследственную ненависть, как романическая героиня?».

Встречи обладателя «черного кольца с изображением мертвой головы» — Алексея Берестова — с Лизой Муромской как бы предваряют встречи и переписку Дубровского с Машей. Но пока еще Пушкина занимает шутливый рассказ о проказе Лизы, превращающейся в Акулину. Развязка традиционна для комедии: отцы хотят силою заставить жениться молодых людей, а дети протестуют, в то время как случай уже давно счастливо «сладил» дело.

«Повести Белкина» не были оценены при жизни Пушкина (даже Белинский вначале увидел в них лишь внешнюю занимательность — «фламандской школы пестрый сор») и долго искаженно толковались позднейшей критикой.

«Гробовщик». Рисунок Пушкина на рукописи (1830 г.).

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46