|
|
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46 Еще в Одессе Пушкин решил во что бы то ни стало добиться личной свободы. С этим намерением он приехал в Михайловское. Приготовления к побегу начались с декабря 1824 года и продолжались до августа 1825 года. В свои планы Пушкин посвятил брата и Алексея Вульфа, с которым вел зашифрованную переписку. Параллельно он хотел испробовать законные средства и затеял хлопоты через посредство матери и петербургских друзей об освобождении из ссылки, выставляя предлогом болезнь, будто бы требовавшую немедленной операции. В случае, если бы полное освобождение оказалось невозможным, Пушкин просил разрешения поехать хотя бы в Дерпт, к знаменитому хирургу Мойеру. Оттуда он предполагал с помощью Вульфа перебраться в чужие края. Жуковский поверил всерьез в «аневризм» Пушкина и, так как был близок с Мойером, договорился с последним об операции и известил Пушкина, что Мойер сам приедет к нему. Пушкин вынужден был отказаться от своего плана.
Из своего уединения Пушкин внимательно следил за журналами, альманахами и вновь выходившими книгами, откликаясь на все замечательное, что появлялось в художественной литературе и критике. Особенный интерес он обнаруживал к литературным мнениям «Полярной звезды», издававшейся А. Бестужевым и Рылеевым, и начавшего выходить с 1825 года «Московского телеграфа» Н. А. Полевого, где главным сотрудником был князь Вяземский. «Полярная звезда» и «Московский телеграф» пропагандировали романтизм и восхваляли Пушкина как поэта-романтика, главу романтического направления. Однако литературные взгляды обоих органов встречали оппозицию со стороны Пушкина. В переписке с Вяземским и А. Бестужевым Пушкин старался разъяснить возникавшие разногласия и теоретически обосновать свои новые литературные позиции. По поводу статей Вяземского в «Московском телеграфе» он осторожно писал ему: «... я заметил, что все (даже и ты) имеют у нас самое темное понятие о романтизме» (25 мая 1825 года; XIII, 184).
Пушкин полемизировал с узким пониманием романтизма как искусства, идеализирующего действительность и питающегося только чувством и «воображением». «Истинный» романтизм он определял как освобождение от классической условности и обращение к живой действительности, по существу отожествляя его с реализмом (термина этого тогда еще не было). В понятие «истинного» романтизма включается им и требование «народности», понимаемой в смысле национальной самобытности.
Путь к этой самобытности он видел в изучении народного языка, народной поэзии и народной жизни, в демократизации литературы.
Пушкин много и систематически читал в своем уединении. В частности, он специально занимался вопросами драмы, изучал Шекспира (во французском переводе Летурнера).
В Михайловском Пушкин собирал народные песни, записывал сказки Арины Родионовны, которые пленяли его своей художественностью. Он писал брату в ноябре 1824 года: «Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма!» (XIII, 121). К Михайловскому периоду относится его первая «простонародная сказка» «Жених», образец великолепного народного стиля. В «Зимнем вечере» переданы впечатления от песен Арины Родионовны.
В этот период взгляд Пушкина на русское революционное движение делается глубже и серьезнее. Пред ним встает вопрос о роли народа в революции, о значении «мнения народного» — вопрос, который обходило большинство декабристов.
Из размышлений на эту тему, повидимому, и возникает первоначальный замысел «Бориса Годунова». Основную политическую проблему современности — проблему народных движений — Пушкин хочет разрешить на материале истории.
Историзм Пушкина, нашедший свое выражение в «Борисе Годунове», явился одновременно итогом предшествовавшего этой трагедии творческого опыта и новым этапом в развитии мировоззрения поэта.
Система исторического мышления Пушкина характерна во многом для передового человека его эпохи, когда изучение истории приобретало все большее значение. Но и в свои исторические воззрения Пушкин внес много глубоко индивидуального.
К истории Пушкин подходил и как художник, и как мыслитель. В «Борисе Годунове», как и в написанных позже произведениях на исторические темы, он художественно воссоздавал прошлые эпохи методом, во многих элементах близким научному изучению истории: вскрывая динамику исторических событий, он стремился философски определить их значение в общем поступательном ходе истории, предвидеть их роль для будущего. Бурные моменты мировой истории постоянно привлекали его внимание как художника. В параллельных занятиях художника и историка рос у него интерес и к самой истории как науке.
Еще в Лицее Пушкин, аттестовавшийся по истории как имеющий «очень хорошие успехи» и ученик «очень хороших дарований», слушал лекции Кайданова, который в те годы во многом отражал передовую историческую мысль своего времени (позже Кайданов деградировал и скатился на реакционные позиции).
Широкие политико-философские концепции излагались лицеистам и на лекциях Куницына. Лекции Кайданова по истории сообщили много фактического материала. Лицеистам широко рекомендовались исторические работы Вольтера и Монтескье.
Для Пушкина тогда был характерен живой интерес к современной ему истории. Этот интерес определяли крупные исторические события, на глазах менявшие карту Европы. Отечественная война, многих участников которой Пушкин лично знал, еще будучи на лицейской скамье, судьбы русского народа, судьба Наполеона, насыщенность эпохи революционными событиями, — вся эта атмосфера воспитывала его мысль. На нее отзывался он как поэт (начиная с исторических тем лирики), она же формировала его историческое мышление вообще. Большую роль в развитии исторических интересов Пушкина в послелицейское время сыграла «История государства Российского» Карамзина, первые восемь томов которой вышли в 1818 году.
В период кишиневской ссылки Пушкин обращается к самостоятельным историческим занятиям, стремясь прежде всего закрепить для будущего то историческое, свидетелем чего он был. В его исторических заметках того времени отражается интерес и к общим проблемам, и к современным событиям. Две заметки посвящены греческому восстанию (об А. Ипсиланти и о Пенда-деке, 1821). Заметка о Сен-Пьере и о проекте вечного мира (1821) касается общих вопросов исторического развития. «Великим шагом» на пути к окончательному торжеству разума представляются Пушкину «конституции», которые, по его убеждению, и приведут «раньше, чем через сто лет», к упразднению постоянных армий, а вместе с тем и к уничтожению войн.
Степень остроты исторического мышления Пушкина видна из его афоризмов, относящихся именно к прогнозам будущего. В них всегда живет новая, далеко идущая собственная мысль. «Невозможно, — говорит Пушкин, — чтобы люди со временем не уразумели смешную жестокость войны, как они уразумели существо рабства, царской власти и т. д.» (XII, 189, 480).
В развитии исторических концепций Пушкина, в особенности в их приложении к России, большую роль сыграло его общение с будущими декабристами.
Историю Пушкин рассматривает, подобно декабристам, с точки зрения политических вопросов дня. В его «Заметках по русской истории XVIII века» (1822), несомненно, отразилось общение с В. Ф. Раевским, М. Ф. Орловым, П. И. Пестелем. Прошлое русской страны оценивается здесь в свете политических задач современности. В деятельности Петра Пушкин различает две стороны: его самовластный деспотизм и преобразовательную энергию. «Ничтожные наследники северного исполина, — пишет Пушкин, — изумленные блеском его величия, с суеверной точностию подражали ему во всем, что только не требовало нового вдохновения. Таким образом действия правительства были выше собственной его образованности...». Пушкин осуждает замыслы аристократии, пытавшейся после Петра ограничить самодержавие. «К счастию, — говорит он, — хитрость государей торжествовала над честолюбием вельмож и образ правления остался неприкосновенным. Это спасло нас от чудовищного феодализма2 и существование народа не отделилось вечною чертою от существования дворян. Если бы гордые замыслы Долгоруких и проч. совершились, то владельцы душ, сильные своими правами, всеми силами затруднили б или даже вовсе уничтожили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили б число дворян и заградили б для прочих сословий путь к достижению должностей и почестей государственных. Одно только страшное потрясение могло бы уничтожить в России закоренелое рабство; нынче же политическая наша свобода неразлучна с освобождением крестьян, желание лучшего соединяет все состояния противу общего зла...» (XI, 14—15). В приведенном отрывке ясно выражены демократические симпатии Пушкина; основными политическими задачами современности он считает освобождение крестьян и уравнение сословий.
Остальную часть заметок составляет характеристика царствования Екатерины II. Признавая в качестве заслуг Екатерины ее завоевания, Пушкин вместе с тем резко отрицательно характеризует ее внутреннюю политику, о которой пишет: «... со временем история оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками..., покажет важные ошибки ее в политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия — и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее... памяти от проклятия России» (XI, 15—16). Не трудно заметить, что внутреннюю политику Екатерины Пушкин оценивал по-радищевски.
Исторические занятия Пушкина расширяются и углубляются в связи с работой над «Борисом Годуновым» (1824—1825), произведением, которое свидетельствует о преодолении Пушкиным романтизма и переходе к реализму.
Вместе с тем все настойчивее выдвигается Пушкиным требование исторической правдивости, многостороннего и объективного освещения исторических фактов.
В своих исторических высказываниях этого периода Пушкин, в основном, оставался на почве исторических принципов просветительской философии. По условиям времени он не мог подняться до понимания объективных закономерностей исторического процесса и классовой борьбы, как его основного содержания. Но огромное прогрессивное значение пушкинского историзма заключается в том, что он по всем своим основам противостоял историческим взглядам Карамзина, отрицал «необходимость самовластья» и отразил в освещении исторических фактов идеологию передового дворянства, выступавшего против незыблемости феодальных порядков.
«История народа принадлежит царю», — сказал Карамзин в предисловии к своему труду. «История народа принадлежит поэту», — как бы возражая Карамзину, писал Пушкин Гнедичу (XIII, 145). Исходя из этих соображений, Пушкин начал работу не над думой, не над поэмой, а над исторической трагедией. Романтическая трагедия и исторический роман этой эпохи стремились опереться на документированный материал. В качестве фактического исторического материала для своего «Бориса Годунова» Пушкин использовал вышедшие в марте 1824 года X и XI томы «Истории государства Российского» Карамзина. Здесь нашел он богатство документации, увлекательность изложения, художественность образов, образцы языка избранной им эпохи. Он изучил примечания. Многие места конспектировал, многие сразу же воплощал в художественную форму. Кроме фактической стороны и большинства действующих лиц, взятых из «Истории», на Карамзине основывались и отдельные эпизоды и места трагедии. Ряд моментов и фигур, однако, изменен Пушкиным. Вымышлены им образы сына Курбского и Афанасия Пушкина. Восприняв от Карамзина характеристику Годунова как захватчика власти — убийцу царевича Димитрия, Пушкин не мог не учитывать и политической злободневности повествования о царе-«узурпаторе». Эта тема звучала в ту эпоху не только как чисто литературная, но и как связанная с фактами реальной современной истории (узурпация власти и убийство герцога Ангиенского Наполеоном, заговор против Павла I и убийство его). Как видно из последующей упорной полемики Пушкина с М. П. Погодиным, он и позже стоял в вопросе о вине Годунова на карамзинской точке зрения.
«Борис Годунов». Обложка первого издания (1831 г.).
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46 |