1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46

П. Я. Чаадаев. Портрет работы неизвестного художника (1810-е годы).

Существенно новым был народный, национально-самобытный характер пушкинской поэмы. Именно это и послужило причиной нападок со стороны рутинеров-классиков, усмотревших в ней «новый род сочинений». Тотчас по напечатании в «Сыне отечества» отрывка из третьей песни (1820, №№ 15 и 16) против Пушкина выступил в «Вестнике Европы» (1820, № 11) критик, подписавшийся «Жителем Бутырской стороны» (А. Глаголев). Он негодовал на чрезмерную, с его точки зрения, близость пушкинской поэмы к народным источникам, указывая на «низкие картины», достойные, по его словам, Кирши Данилова, и особенно подчеркивал, что поэт «для большей точности или чтобы лучше выразить всю прелесть старинного нашего песнословия... и в выражениях уподобился Ерусланову рассказчику...» (219).

Впечатления от поэмы Пушкина критик сравнивал с впечатлением, которое произвел бы «гость с бородою, в армяке, в лаптях», ворвавшийся в «московское благородное собрание» и закричавший: «здорово ребята!».

Поэмы на тему о русских богатырях были известны и раньше. Первым образцом в этом роде был незаконченный «Илья Муромец» Карамзина (1794). Карамзину следовал Н. А. Львов в «богатырской песне» «Добрыня», которая тоже осталась незаконченной. К категории «богатырских» поэм принадлежали также шуточные поэмы А. Н. Радищева (незаконченный «Бова»), Николая Радищева («Алеша Попович» и «Чурила Пленкович») и Хераскова («Бахариана»). Но все эти «богатырские поэмы» не противоречили классической поэтике, так как они не выходили, за исключением незаконченных «Ильи Муромца» Карамзина и «Добрыни» Львова, за пределы допускаемого ею шутливого жанра. Народность их была чисто условная; кроме имен героев и некоторых ходячих сказочных мотивов, в них ничего народного, собственно, и не было. Пушкинская же поэма и по своему содержанию, и по объему (шесть песен), и по стройности композиции, и по вложенному в нее лиризму принадлежала к эпическому жанру. Она вскоре была включена в разряд произведений «образцовых». В «Словаре» Н. Остолопова (1821) новая пушкинская поэма, название которой автор еще не твердо помнил (она названа «Людмила и Руслан»), приведена в пример «поэмы романической» (или романтической), определяемой как «стихотворческое повествование о каком-либо происшествии рыцарском, составляющем смесь любви, храбрости, благочестия и основанном на действиях чудесных». Там же в качестве примеров «описания» приводились описания садов Черномора (песнь II) и поля битвы (песнь III); в качестве примера «подобия» цитировалось сравнение Фарлафа с зайцем (песнь II).

Поэма Пушкина была гораздо ближе к подлинной народности, чем прежние «богатырские» поэмы, хотя с народной поэзией Пушкин знакомился по тем же печатным источникам, что и его предшественники. Материалом ему служили «Древние русские стихотворения» Кирши Данилова (1804), сборники сказок, представлявшие собой литературную обработку сказочных сюжетов, большей частью книжного происхождения («Русские сказки» в 10 частях, составленные В. А. Левшиным и изданные Н. И. Новиковым в 1780—1783 годах, и др.). Однако элементы народного стиля сказываются здесь и в былинном, по типу, сюжете, и в отдельных эпизодах, заимствованных из сказок, и в языке.

Поэма «Руслан и Людмила» вышла в свет в начале августа 1820 года. Это было первое крупное произведение Пушкина. Вместе с тем пушкинская поэма явилась разрешением назревшего в литературе вопроса о новой поэме, и по своему содержанию и по форме противоположной старой классической поэме. «Русланом и Людмилой» был определен, в основных чертах, тот новый тип поэмы, который господствовал потом на протяжении двух-трех десятков лет. Новым был самый стих «Руслана и Людмилы» — четырехстопный рифмованный ямб, которому Пушкин придал свободное лирическое движение, не стесненное строфическим делением и правильным чередованием рифм. До «Руслана» четырехстопный ямб применялся только в лирических жанрах, в балладах и т. д. Что касается поэм, то его применяли до Пушкина Херасков (частично в «Бахариане», 1803) и Николай Радищев, который, однако, делил его на строфы («Алеша Попович», 1801). Позднее К. Полевой так писал о значении стиха «Руслана»: «Самый стих, избранный Пушкиным для первого его большого опыта, не мог не обратить на себя внимания: он краток, сообразен с юною пылкостью предмета и для современников звучал освобождением от длинных стихов тогдашнего поколения писателей...».

«Русланом и Людмилой» обозначена также заметная веха в история развития русского литературного языка. Хотя в языке этой поэмы имеются признаки поэтического языка и Батюшкова и Жуковского, однако в нем уже отчетливо обнаруживается намеренный отход от однообразной, однотонной речи карамзинистов, стремление к сближению живой народной речи и литературного языка. Допуская здесь использование свойственных карамзинистам новообразований, иногда даже противоречащих строю русского языка, Пушкин или считал их неотъемлемыми принадлежностями риторического стиля, от традиции которого тогда еще не освободился, или вводил их потому, что эти новообразования казались удобными для стиха своей сжатостью (например: «Светлеет мир его очам», «Он ищет позабыться сном», «Их горделивые дружины Бежали северных мечей»). Имеются в поэме отчасти и славянизмы вроде «глас», «млад» и т. д. Вариируя их (например, «млад» — «В нем кровь играет молодая»), Пушкин увеличивал этим гибкость языкового материала. Но он допускал славянизмы главным образом как стилистический элемент, оттенявший серьезность (по пушкинскому выражению — «важность»3) и трагизм, например: «Княжне воздушными перстами Златую косу заплела», «Он узнает сей буйный глас» (Руслан — Рогдая) и т. п. Развивая в этом отношении традицию своих предшественников, Пушкин и сам заимствовал славянизмы, органически включал в «просторечивое употребление», например: «Но, витязь, будь великодушен! Достоин плача жребий мой», «Я, каждый день, восстав от сна», «Довольно... благо мне не надо Описывать».

«К Чаадаеву». Список стихотворения.

Что касается так называемого «просторечия», то к нему Пушкин обнаружил наибольшее тяготение. Не только целые эпизоды поэмы написаны сплошь живым, разговорным языком (например, Людмила у зеркала с шапкой-невидимкой), но элементами разговорной речи пересыпаны разные виды фразеологии, причем местами выражения доведены до предельной степени простого, «бытового» говора. Так разрушалась Пушкиным карамзинская система салонного языка с ее строгим отбором «сельских слов» по принципу соответствия «любезным идеям» галантного писателя.

Характерно, что Пушкин свой сказочно-былинный сюжет стремится вдвинуть в определенные исторические рамки. В шестой песне «Руслана и Людмилы» исправлен обычный былинный анахронизм; здесь изображается осада Киева печенегами, а не татарами, как в былинах. Можно думать, что эта «историчность» шестой песни связана с появлением в 1818 году восьми томов «Истории государства Российского» Карамзина. Историческая тенденция сказывается и в заимствовании имени Фарлафа, о котором говорится в летописи.

Не заключая в себе прямых мотивов современности, пушкинская поэма была вместе с тем в высшей степени современной. В литературном отношении это была смелая оппозиция и «классикам»-рутинерам, и Жуковскому. Своим «Русланом» Пушкин стремился освободить русскую поэму от влияния классицизма и немецкого мистического романтизма и направить ее по пути романтизма боевого и протестующего. Победа Пушкина была решающая: она на многие годы определила дальнейшее развитие русской литературы. Туманной внеисторической сказочности «Двенадцати спящих дев» и пассивно-мечтательному романтизму Жуковского Пушкин решительно противопоставлял «историзм», которому подчинен был фантастический сюжет его поэмы, жизнерадостную романтику и задорную насмешливость. В этом боевом характере поэмы заключается причина того, что, по словам Белинского, «ни одно произведение Пушкина... не произвело столько шума и криков, как "Руслан и Людмила"...» (XI, 189).

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25-26-27-28-29-30-31-32-33-34-35-36-37-38-39-40-41-42-43-44-45-46